В субботу 21 июня 1941 года я возвратился домой довольно поздно. Несмотря на большую усталость после беспокойного дня, спать не хотелось. В голову лезли тревожные мысли.
Не далее как вчера разведка донесла, что около 18 часов шесть германских самолетов нарушили нашу государственную границу и углубились на советскую территорию на несколько километров. Поднятые по тревоге наши истребители, не открывая огня, сопроводили нарушителей до границы. Немецкие самолеты систематически вторгались в наше воздушное пространство. Мы же имели категорический приказ – огня по ним не открывать.
Вечером командующий 3-й армией генерал-лейтенант Кузнецов В. И. сообщил, что вдоль границы у дороги Августов - Сейни были еще проволочные заграждения. К вечеру немцы их сняли. Из лесу в этом же районе отчетливо слышался шум многочисленных моторов.
По данным разведотдела округа, к 21 июня основная часть германских войск находилась в тридцатикилометровой полосе от границы. В районе Сувалки, Арис продолжалось подтягивание войск и тылов. Немецкая артиллерия занимала огневые позиции. Южнее Сувалки было сосредоточено большое количество танков. На станцию Бяла-Подляска прибыли эшелоны с понтонными парками, разборными мостами и боеприпасами. Все эти факты свидетельствовали о том, что против войск Западного особого военного округа сосредоточены силы немецкой армии и что они заняли исходное положение.
Щемящая боль давит сердце. Неужели вправду война?
Звоню в штаб оперативному дежурному. Спрашиваю, нет ли чего нового. Отвечает, что пола нет ничего.
Многим офицерам и генералам штаба округа, в том числе и мне, как заместителю командующего войсками Западного особого военного округа, доводилось часто бывать в приграничных гарнизонах, знакомиться с обстановкой на месте. Имевшиеся данные говорили о том, что немецкое командование ведет активную подготовку к войне против Советского Союза. О результатах своих поездок в войска и на границу я подробно докладывал командующему войсками округа генералу армии Павлову Д.Г. Не раз такой доклад вызывал упреки Павлова: «Иван Васильевич, пойми меня. в Москве лучше нас с тобой знают военно-политическую обстановку и наши отношения с Германией». Вспомнилось, как совсем недавно начальник штаба округа генерал-майор Климовских В. Е в моем присутствии пытался доложить ему план мероприятий по повышению боевой готовности войск. Павлов вспылил, отбросил рукой карту и резко сказал6 «Война возможна, но не в ближайшее время. Сейчас надо готовиться к осенним маневрам да принять меры, чтобы какой-нибудь паникер на немецкие провокации не ответил огнем...»
Стараюсь уяснить, чем вызвано у Павлова такое пренебрежительное отношение к донесениям разведки. Может быть, это только внешне? Возможно, он прав, а я проявляю излишнюю нервозность? Ведь командующий ежедневно разговаривал по прямому проводу с Москвой. Он, конечно, более полно, чем я, ориентирован в обстановке.
Беспокойство не проходило. А что если эти передвижения немецких войск к границе, о которых сообщили Кузнецов и разведчики, не провокация, а начало войны? И словно в ответ резко прозвучал телефонный звонок. Оперативный дежур-
===============
1. Глава из подготавливаемой к печати Военным
издательством книги «Страницы жизни» в
литературной записи Палея А.С.
ный передал мне приказание немедленно явиться в штаб. Через пятнадцать минут я вошел в кабинет командующего и застал там члена Военного совета корпусного комиссара Фоминых А.Я. и начальника штаба генерал-майора Климовских В.Е.
– Что случилось? – спрашиваю генерала армии Павлова.
– Сам как следует не разберусь. Несколько минут назад звонил Кузнецов. Говорит, что немцы нарушили государственную границу на участке от Сопоцкина до Августова, бомбят Гродно. Проводная связь с частями нарушена. Две радиостанции разбиты. Перед твоим приходом повесил трубку Голубев (2). Звонил также Сандалов (3). Сообщения невероятные... Немцы бомбят...
Наш разговор прервал телефонный звонок из Москвы. Павлова вызывал Нарком О6ороны Маршал Советского Союза Тимошенко С.К. Командующий доложил обстановку. Вскоре опять позвонил генерал Кузнецов: немцы продолжают бомбить.
По многочисленным каналам в кабинет командующего стекаются все новые и новые сведения, одно хуже другого. Наша разведка сообщила, что с рассветом 22 июня против войск Западного фронта перешли в наступление более тридцати пехотных, пять танковых и две моторизованные немецкие дивизии.
Все чаще нарушается связь с армиями. После нескольких безрезультатных попыток связаться со штабом 10-й армии Павлов обратился ко мне:
– Голубев один раз позвонил, и больше никаких сведений нет. Сейчас полечу туда, а ты оставайся здесь вместо меня.
– В сложившейся обстановке командующему войсками округа нельзя уезжать из штаба, – возразил я.
– Вы, товарищ Болдин, – перейдя на официальный тон, сказал генерал армии, – первый заместитель командующего. Предлагаю заменить меня в штабе. Иного решения в создавшейся ситуации не вижу
Докладываю Павлову, что вернее будет, если я полечу в Белосток. Павлов не соглашается, нервничает.
А тем временем поступают новые донесения. Немецкие самолеты продолжают бомбить наши аэродромы, города Белосток и Гродно, Лиду и Цехановец, Волковыск и Кобрин, Брест и Слоним и другие. Много наших самолетов, не успев даже подняться в воздух, было уничтожено в первые же часы войны. Местами отмечаются действия немецких парашютистов.
Через некоторое время снова звонит маршал Тимошенко. Так как Павлов в это время вышел из кабинета, докладывать обстановку пришлось мне. Я сообщил, что немецкие самолеты продолжают с бреющего полете расстреливать советские войска, мирное население. На многих участках противник перешел границу и продвигается вперед. Внимательно выслушав меня, маршал Тимошенко говорит:
– Товарищ Болдин, учтите, никаких
действий против немцев без нашего ведома не
начинать.
– Как же так, – кричу в трубку, – наши войска
вынуждены отступать, горят города, гибнут люди....
– Иосиф Виссарионович считает, что это, возможно,
провокационные действия некоторых германских
генералов.
Я очень взволнован. Мне буквально трудно подобрать слова, которыми можно было бы передать то положение, в котором мы оказались.
Разговор с маршалом Тимошенко продолжается.
– Приказываю самолетами вести
разведку не далее шестидесяти километров, –
говорит Нарком.
– Товарищ маршал, нам нужно действовать. Каждая
минута дорога. Это не провокация. Немцы начали
войну!
Настаиваю на немедленном применении механизированных стрелковых частей и артиллерии, особенно зенитной. В противном случае дело обернется плохо. Но Нарком, выслушав меня. повторил прежний приказ.
=====
2. Генерал-майор Голубев К Д – командующий 10-й
армией.
3. Полковник Сандалов Л.М. – начальник штаба 4-й
армии.
Получаю согласие Наркома на вылет в Белосток в штаб 10-й армии, с которой нет связи, для выяснения обстановки и оказания помощи на месте.
Я передал Павлову содержание разговора с Наркомом Обороны и сообщил, что он разрешил мне лететь на Белосток. До моего вылета командование и штаб принимали все меры по восстановлению нарушенного управления войсками.
Около 15.00 22 июня к вылету готовы два самолета СБ. В один садимся я и мой адъютант лейтенант Крицын, в другой – капитан Горячев из отдела боевой подготовки и офицер оперативного управления штаба, фамилию которого я, к сожалению, забыл.
Берем курс на Белосток. Пролетая над Барановичами, видим, что станция в огне. Горят поезда, склады. Впереди и слева от нас на горизонте большие пожары. В воздухе непрерывно снуют вражеские бомбардировщики. Наш летчик сворачивает в сторону от железной дороги и ведет самолет на самой малой высоте. Огибая населенные пункты, мы приближаемся к Белостоку. Чем дальше, тем хуже. Все больше и больше в воздухе неприятельской авиации. Продолжать полет невозможно... Вперед показался небольшой аэродром с горящими самолетами у металлического ангара. Принимаю решение и знаками показываю летчику – идти на посадку. В это время нас нагнал «мессершмит» и. выпустив несколько пулеметных очередей, исчез. К счастью, все обошлось благополучно.
Не успели мы после посадки отойти и двухсот метров от самолета, как в небе послышался шум моторов. Показалась девятка «юнкерсов». Они снижаются над аэродромом и сбрасывают бомбы. Взрывы сотрясают землю, горят машины. Огнем охвачены и самолеты, на которых мы только что прилетели.
Дорога каждая минута. Нужно спешить к генералу Голубеву. Легковой машины на аэродроме нет. Берем полуторку. С нами несколько красноармейцев. Направляемся в Белосток, до которого около 35 километров.
На окраине Белостока горят склады с бензином и зерном. Население поспешно покидает город. Наконец добрались до штаба. Здесь только начальник тыла. Говорит, что командующий и основной состав штаба выехал на КП. Получаем данные о его месторасположении и направляемся туда.
Проехав около двенадцати километров на юго-запад от Белостока, мы заметили небольшой лес. На его опушке и расположился КП 10-м армии: две палатки, в каждой по деревянному столу, несколько табуреток. На одном из столов – телефонный аппарат. Поодаль от палатки – машине с радиостанцией. Вот и весь командный пункт. Было около 19 часов. Близился закат.
Меня встретил генерал-майор Голубев К.Д. с группой штабных офицеров. Спрашиваю, почему от него в штаб округа не поступило почти никаких сведений. Оказывается, проводная связь нарушена, а радиосвязь наладить не могут.
Нападение врага с воздуха, доложил Голубев, застигло войска армии в лагерях и казармах. Потери большие, особенно в 5-м корпусе, на который навалилось три армейских корпуса противника. Идут тяжелые бои. Чтобы предотвратить охват противником армии с юга, я развернул на реке Нурец 13-й механизированный корпус. Но танков в дивизиях корпуса мало, да и те, что есть, устарели. Поэтому надежды на то, что корпус выполнит задачу, почти не было.
Против нашего 1-но стрелкового корпуса, как раз в центре, на Белосток наступает 42-й армейский корпус. Оценив обстановку, я поставил 6-й механизированный корпус в оборону по восточному берегу Нарева, на рубеже Крушево, Суражи – на 35-километровом фронте.
Такое решение мне очень не понравилось: ведь механизированными корпусами нужно наносить контрудары во фланг наступающим группировкам противника, а не затыкать дыры.
Голубев молчит. Склонился над картой, тяжко вздыхает.
– У нас замечательные люди – волевые, преданные, выносливые, – снова заговорил он. – Но боеприпасов мало, авиация и зенитная артиллерия понесли большие потери. Горючее на исходе.
– Насколько мне известно, товарищ Голубев, у вас было достаточно горючего. Куда оно девалось?
– Уже в первые часы нападения вражеская авиация подожгла многие склады горючего на аэродромах и в других местах. Они до сих пор горят. На железных дорогах немцы уничтожили цистерны с горючим зажигательными пулями.
После короткой паузы Голубев продолжает:
– Тяжело, Иван Васильевич. Очень тяжело, Наши части понесли большие потери от первого налета, находясь в лагерях и казармах. Теперь они героически дерутся за каждый метр земли, но вынуждены отступать, оставляя одну позицию за другой. Пехота противника при поддержке авиации и танков быстро продвигается вперед.
Я посмотрел на Голубева. Он высок, атлетического сложения, богатырской силы, имеет большой жизненный и военный опыт, в округе был на хорошем счету. Что же с ним произошло? Неужели пошатнулась вера в свои силы у этого волевого человека? Нет, этого быть не может. Просто овладела им тревога. Ведь при всем старании остановить вражескую лавину ему не удалось. Я прекрасно понимал это, ибо сам испытывал такие же чувства.
Дежурный офицер связи прервал наш разговор:
– Товарищ генерал Болдин. нам удалось наладить связь. Вас вызывает Минск.
Подхожу к аппарату.
– Говорит Павлов. Ознакомился с обстановкой?
Доложив обстановку, я сказал, что считаю положение на участке 10-й армии очень тяжелым. Авиация армии понесла большие потери на аэродромах. Склады горючего и боеприпасов горят. Принимаю меры с целью наладить управление войсками.
– Слушайте приказ, – говорит Павлов. – Вам надлежит организовать ударную группу в составе 6-го и 11-го механизированных корпусов и 36-й кавалерийской дивизии. Контрударом уничтожить противника на левом берегу Немана и не допустить выхода немецких частой в район Волковыска. После этого вся группа перейдет в подчинение генерала Кузнецова. Это ваша ближайшая задача и за ее решение отвечаете лично.
Передайте Голубеву, чтобы он занял Осовей, Визму, Бельск. Клещеле. Все эго осуществить за сегодняшнюю ночь, причем организованно и быстрыми темпами.
Я пытался доложить, что в сложившейся обстановке выполнить. эту задачу невозможно.
На какую-то долю минуты Павлов замолчал, затем заключил:
– У меня все. Приступайте к выполнению задачи.
На этом наш первый и последний разговор закончился. Я подумал, как далек Павлов от действительности. Ведь уже в ту минуту у нас было очень мало сил, чтобы наносить противнику контрудары. Большая часть армии вела ожесточенные бои с наступающим противником, теряя одну позицию за другой.
Обстановка все более осложнялась. В связи с глубокими вклинениями противника войска 10-й армии оказались под угрозой разгрома. Предлагаю Голубеву отдать приказ по армии – с наступлением темноты отходить из белостокского выступа, занимая более выгодные рубежи.
Узнав, что я на КП армии, командир 6-го механизированного корпуса генерал-майор Хацкилевич М.Г. связался со мной по телефону.
– Товарищ генерал, – услышал я в трубке его взволнованный голос, – нам не только держаться нужно, а фашистов бить. дайте горючее и снаряды, мы непременно побьем гитлеровцев. Больше мы ничего не требуем.
Эти слова были не бахвальством, а глубокой верой командира в своих подчиненных, верой в то, что фашистов можно бить.
До войны штаб 6-го мехкорпуса стоял в Белостоке. Мне часто приходилось встречаться с Михаилом Георгиевичем Хацкилевичем, опытным и грамотным в военном отношении командиром. Каждый раз я уезжал от него с чувством удовлетворенности. Личный состав корпуса был хорошо обучен, а танковые дивизии почти полностью укомплектованы новыми танками Т-34 и КВ.
– Товарищ Хацкилевич, немедленно приму все меры для оказания тебе помощи, – обещаю я.
Телефонная связь с Минском снова прервалась. Пришлось послать туда офицера на самолете По-2 с письмом в штаб фронта с просьбой немедленно организовать переброску 6-му мехкорпусу самолетами горючего и боеприпасов. Но самолет не вернулся. Послал второй. И этот, по-видимому, не долетел. Все мои попытки помочь танкистам оказались безрезультатными. Небольшое количество горючего и боеприпасов, которые нам удалось собрать на уцелевших от бомбежки складах, не могло удовлетворить потребностей.
Вечером 22 июня я направился на командный пункт Хацкилевича, находившийся северо-восточнее Белостока, рассчитывая на базе его штаба создать управление группой и приступить к выполнению приказа командующего фронтом.
Прибыв на место и заслушав краткий доклад о состоянии корпуса, приказываю Хацкилевичу сдать частям 10-й армии занимаемый рубеж обороны по восточному берегу Нарева и утром 23 июня сосредоточиться в лесу, в пятнадцати километрах северо-восточнее Белостока. 29-ю механизированную дивизию этого корпуса за ночь перебросить из Слонима в район Сокулка и, заняв ею оборону на фронте Кузница, Сокулка, прикрыть рубеж развертывания главных сил 6-го механизированного корпуса и 36-й кавалерийской дивизии, включенных в состав группы, командовать которой было поручено мне. После этого корпусу надлежало нанести контрудар в направлении Гродно, и, взаимодействуя с 11-м механизированным корпусом 3-й армии, уже действующим южнее Гродно, разгромить группировку противника, наступавшую на Крынки и угрожавшую выходом в тыл 10-й армии.
Командиру 36 кавалерийской дивизии был направлен приказ выдвинуться в лес западнее Крынки для участия в контрударе совместно с 6-м механизированным корпусом.
Так прошел первый день войны. Много ли их впереди? Трудно сказать. Ясно одно: предстоит суровая борьба с врагом.
С рассветом 23 июня противник, обнаружив перегруппировку наших войск, обрушился на них авиацией. Потери были большие. Особенно тяжело досталось коннице. 36-я кавалерийская дивизия подверглась ударам авиации с бреющего полета на марше и почти полностью вышла из строя. С командиром 11-го механизированного корпуса мне связаться не удалось. Проводной и радиосвязи ни с этим корпусом, ни со штабом 3-й армии не было. Из нескольких командиров, посланных мной разыскать штаб 11-го мехкорпуса, ни один не вернулся.
Таким образом, несмотря на все мои усилия, приказ Павлова о создании конно-механизированной группы дли нанесения контрудара я выполнить не смог. Из войск, предназначавшихся в состав этой группы, в моем распоряжении имелся только 6-й механизированный корпус. Понимая, что один этот корпус в сложившейся обстановке вряд ли сможет отбросить наступавшего со стороны Гродно противника, я все же возлагал на него много надежд и был уверен, что он нанесет врагу значительные потери.
К полудню 23 июня танкисты выдвинулись на указанный им рубеж для нанесения контрудара, но, встретив крупные силы противника и непрерывно атакуемые вражеской авиацией, были вынуждены перейти к обороне. Зарыв часть танков в землю, они стойко держались, наносили врагу ощутимые удары. Что ценно – ни на один метр не отошли. А потери росли. Силы таяли. Долго ли так может продолжаться?
С Минском нет никакой связи. Наши части героически отражают одну атаку за другой. Но соотношение сил неравное. Враг господствует в воздухе и на земле. Перед нами одна задача: нанося гитлеровцам удары, как можно дольше задержать и не дать выйти в тыл отходящим войскам.
Командной пункт 6-го мехкорпуса находится в двух–трех километрах от переднего края, и мы непосредственно ощущаем тяжелый жестокий бой.
– Товарищ генерал, – говорит мне Хацкилевич, – у нас последние снаряды. Выпустим их, что тогда?
– Если машины нельзя будет увести, придется их уничтожить.
Хацкилевич молчит...
После войны мне стало известно, что командующий фронтом давал конно-механизированной группе одно за другим боевые распоряжения, в которых не учитывалась реальная обстановка, сложившаяся на Западном фронте с первого же дня войны. Вот несколько выдержек из его распоряжений, отданных в течение 22–25 июня, о которых я узнал из архивных документов: «Продолжать решительное наступление на Гродно. Овладеть им и наступать по обоим берегам Немана...», «Оказать содействие ударной группе Болдииа не менее 80-ю самол етами-бомбардировщиками...», «13-й армии организовать во взаимодействии с группой Болдина боевые действия...» и многие другие. Но ни одного из этих распоряжений я не получил, и остались они в военных архивах как тяжелое напоминание о трагедии первых дней войны.
Пятый день войны. Ведем тяжелые бои в тылу противника.
Наши войска героически сопротивлялись и все же вынуждены были отступать Не имея боеприпасов и горючего, части таяли, точно горящие свечи. Героически сражаясь с превосходящими силами противника, погиб 6-й механизированный корпус и его командир генерал Хацкилевич. В ожесточенных боях танкисты нанесли очень большие потери врагу, наступавшему с севера на Крынки. Они на четыре дня задержали 5-й армейский корпус, стремившийся сомкнуть кольцо окружения. Потеряли мы и 6-й кавалерийский корпус. О судьбе ряда соединений 10-й армии ничего не было известно. Армия как оперативное объединение перестала существовать. Ее разрозненные части вели бои в различных районах белостокского выступа. Генерала Голубева я до конца войны не встречал. Но до меня дошли сведения, что его штаб понес большие потери и что он с небольшой группой вышел из окружения и потом командовал армией.
zhistory: Из Википедии: В начале Великой Отечественной войны корпус Хацкилевича входил в состав 10-й армии Западного фронта. 24 июня корпус в соответствии с приказом командующего фронтом Д. Г. Павлова нанёс контрудар по наступавшим немецким войскам. Танкисты 6-го мехкорпуса мужественно сражались против частей 20 армейского корпуса немцев в условиях подавляющего превосходства немецкой авиации. Вскоре из-за больших потерь, недостатка горючего и боеприпасов наступление корпуса приостановилось. Тем не менее соединению удалось приковать к себе часть сил наступающих немецких войск и нанести им некоторый урон.Михаил Георгиевич Хацкилевич погиб в бою 25 июня 1941 года. Похоронен в деревне Клепачи Слонимского района Гродненской области Беларуси.
]В первые дни воины погибло много офицеров. Оставшиеся без руководства, с
в язи, боеприпасов и продовольствия части, подразделения и мелкие группы с боями пробивались на восток. Ил путях отхода наших войск у переправ через реки образовались огромные пробки. Немецкие самолеты непрерывно бомбили и обстреливали войска с бреющего полета.В одной из отходивших групп находился и я. Со мной было около двадцати штабных командиров 6-го механизированного и 6-го кавалерийского корпусов и группа красноармейцев. Все мы были вооружены, но никаких транспортных средств не имели.
Выло ясно, что даже в той тяжелой обстановке, в какой мы оказались, нужно объединять разрозненные масти и наносить гитлеровцам удары в их же тылу. Собрав достаточно сил, можно было пойти на прорыв, чтобы соединиться с нашими войсками. Но где сейчас основные силы Западного фронта, что с ними?
К вечеру 27 июня вышли на опушку леса, где стояли три танка БТ-7 На корточках, прислонившись к броне, сидят танкисты. Старший доложил: нет горючего, а боеприпасов полный боевой комплект.
– Вот вы горючего раздобыть, товарищ генерал, – вздохнул молоденький танкист. – Все снаряды в ход пустили бы, а так... – Он развел руками.
Неожиданно на проселочной дорог, показалась вражеская танковая колонна. Я приказал танкистам открыть огонь. Наш удар оказался настолько неожиданным, что мы успели уничтожить двенадцать вражеских танков. Фашисты открыли ответный огонь. Один за другим загорались наши танки.
Ранен лейтенант Крицын Е. С. Подбежал к нему и оттащил от пылающих танков. В это время девятка немецких бомбардировщиков начала прочесывать опушку леса. Несколько офицеров из нашей группы были убиты.
Крицын разрезал сапог. портянкой крепко перевязал рану. Красноармеец Богатырев раздобыл сучковатую палку и дал ее лейтенанту. Опираясь на нее, он мог продолжать путь. Наша группа медленно двигается на восток. Крицыну трудно, мешает рана. делаем частые остановки.
Встретили группу – человек двадцать. Некоторые в форме, при оружии. Другие в гимнастерках без петлиц, в пилотках без звездочек, третьи – в гражданской одежде.
– Интересуюсь, кто такие, куда держат путь. Оказывается, все идут от самой границы. Гражданскую одежду кое-кто раздобыл в одной из деревень.
Товарищ генерал, – обращается ко мне один из группы, как потом выяснилось, старший лейтенант, – в форме опасно ходить. Кругом гитлеровцы, да и своих предателей хватает. В беду можете легко попасть.
Значит, советуете снять форму?
Предосторожность, конечно нужна. Но я не собираюсь сдаваться в плен.
Старший лейтенант смущен, старается не смотреть на меня. Видно, жалеет, что затеял такой разговор.
То, что я был в форме, благотворно влияло на подчиненных, подтягивало, дисциплинировало, заставляло думать о своем внешнем виде, беречь свою форму и с гордостью носить ее. В военной форме люди чувствовали себя в строю.
В отряде уже около пятидесяти человек. Почти половина из них коммунисты и комсомольцы. Это – внушительная сила. Собрав всех, объяснил, какие задачи стоят перед нами, напомнил о том, как каждый должен вести себя. настроение у всех довольно бодрое. Это радует.
Из нескольких командиров и политработников создал группу разведчиков.
Четверке разведчиков ставлю первую задачу: переодевшись в гражданскую одежду, пробраться в ближайшую деревню, разведать силы противников и раздобыть продукты. Оружие применять лишь в исключительных случаях.
Прошло около пяти часов после ухода разведчиков. Пора бы им вернуться, а их нет. Что случилось? Во избежание всяких неожиданностей вокруг расположения отряда выставляю боевое охранение.
Наступили сумерки. Неожиданно кто-то крикнул: идут! Действительно, невдалеке от нас показались четыре сгорбившиеся под тяжестью какого-то груза фигуры. Оказалось, наши разведчики.
Я облегченно вздохнул. Разведчики поставили мешки на землю, рукавами вытерли вспотевшие лица. Старший доложил о выполнении задания. Спрашиваю, почему задержались?
Старший рассказывает:
– Фашистов изучали, товарищ генерал. Впервые так близко довелось видеть. Чуть не попали в беду. Только подошли к одной машине, солдат как гаркнет: «Хальт! Хальт!» Остановились. Прибежал офицер. Немного разговаривает по русски. – Кто такие, – обращается к нам. Отвечаем: жители соседней деревни. Он стал расспрашивать, какой дорогой можно быстрей до Минска доехать. В общем отделались легким испугом. В деревне, где мы были, тридцать танков, пять легковых машин, обоз. Местного населения почти нет. Продукты стащили с одной из машин.
В мешках оказались банки с консервами, пачки печенья, сгущенное молоко, сигареты и другие продукты.
Продолжаем лесами двигаться на восток. В пути встречаем бойцов, офицеров. Присоединяем их к нашей группе.
2 июля в лесах западнее Минска встретили командира 8-й противотанковой бригады полковника И. С. Стрельбицкого с группой офицеров. Стрельбицкий доложил, что в этом районе в лесах собралось двадцати тысяч отходивших с запада бойцов и командиров различных дивизий. Утром первого июля было предпринято наступление на Минск. Нашим удалось ворваться на окраину города, захватить несколько кварталов. Но противник провел танковую контратаку, и наши наспех собранные подразделения и части вынуждены были снова отступить в лес.
За несколько часов до встречи с нами Стрельбицкий предпринял вторую попытку овладеть Минском. Но и на этот раз безуспешно...
– Вы тут единственный старший офицер? - спросил я Стрельбицкого.
– Нет, почему же, утром здесь были проездом командующий 3-й армией генерал Кузнецов и член Военного совета корпусной комиссар Бирюков. Сейчас здесь находятся командир дивизии генерал-майор Степанов А.Л. и командир 21-го стрелкового корпуса генерал-майор Борисов В.Б.
– Где они?
– А вон сидят.
Действительно, в пятидесяти метрах от нас на спиленном дереве сидели два генерала и о чем-то беседовали. Я направился к ним. Увидев меня, Степанов и Борисов поднялись.
– Какими судьбами, Иван Васильевич? –
спрашивает меня Степанов.
– Да вот решил проверить, как вы руководите
войсками, – ответил я, испытующе глядя на
генералов.
– Полагаю, что любой на нашем месте руководил бы
так же, как мы, – отозвался Борисов.
– С подобными рассуждениями далеко не уйдем, –
ответил я и объявил, что беру руководство
войсками на себя. Своим заместителем назначаю
Стрельбицкого.
Дальнейшие события показали, что в выборе я не ошибся. Полковник Стрельбицкий И.С. проявил себя превосходным командиром и умелым организатором.
Генерал Борислв попросил разрешения с группой бойцов прорываться из окружения, чтобы найти свой штаб. Я не стал возражать. Потом мне стало известно, что Борисов погиб.
По моему указанию полковник Стрельбицкий быстро собрал командиров частей. Среди них были и полковники, и майоры. Части формировались из отходивших с запада офицеров и бойцов не только разных дивизий, но и разных армий. Около половины личного состава имели винтовки, но патронов было очень мало. Насчитывалось до полусотни различных орудий, преимущественно на конной тяге с небольшим количеством снарядов. Командиры частей жаловались на большую текучесть личного состава. Каждый день подходят с запада все новые и новые бойцы, а ночью многие из них самовольно уходят.
Особенно плохо обстояло дело с продовольствием. Бойцы не видели хлеба со второго дня войны. Пришлось забить несколько десятков коров, которых колхозники из Старого Села не успели эвакуировать. Мяса едва-едва хватило, чтобы насытить изголодавшиеся войска.
Наступление на Минск, проводившееся первого и второго июля, имело большое значение. Бойцы почувствовали, что врага можно крепко бить. В боях были захвачены десятки пулеметов, мотоциклы, орудия.
Обсудив положение, я принял решение все эти войска немедленно реорганизовать, вооружить и накормить. Лучшим выходом из положения было перевести их в
старый Минский укрепленный район, благо переход туда невелик. Как заместитель командующего округом я знал, что там должны быть и кое-какие боеприпасы и продовольствие.
В течение ночи все части были сосредоточены в укрепленном районе. Целый день пришлось потратить для их реорганизации. Сформировали пять отрядов по четыре – пять тысяч бойцов в каждом. Несколько улучшилось и вооружение частей. Бойцы и офицеры впервые за войну были досыта накормлены.
Нельзя сказать, чтобы переформирование проходило гладко. Гитлеровская разведка сравнительно быстро обнаружила скопление крупной массы наших войск и налетами авиации пыталась их деморализовать, но безуспешно.
Здесь же в укрепленном районе подошел ко мне офицер и представился6 старший политрук Кирилл Осипов из 245-го гаубичного полка.
Об Осипове я слышал еще до войны как об одном из лучших политработников в нашем округе. О нем часто говорили на окружных, армейских, дивизионных партийных конференциях. В полк, где он был секретарем партийного бюро, приезжали из других частей изучать опыт партийно-политической работы.
Я собрал всех командиров и политработников. Коротко объяснил положение и объявил свое решение – собирать всех выходящих из окружения, а затем пробиваться на восток. Выставленные на дорогах командирские посты при появлении отходящих отдельных бойцов или групп направляли их на сборный пункт. Так в тылу врага мы собирали свои силы.
Весь день 4 июля мы посвятили организации сводной дивизии. Наиболее опытных командиров взял в штаб, назначил командирами отрядов. Осипову поручил взять на учет всех коммунистов и комсомольцев, на которых мы опирались в дальнейшем.
Почти двое суток пробыли мы в укрепленном районе. В отрядах наладили кое-какой воинский порядок, в каждом из них организовали перевязочные отряды, санитарные обозы. Создали, правда, очень скромные, запасы патронов, гранат и даже продовольствия.
Однако самое важное было впереди. Надо было восстановить у бойцов пошатнувшиеся дисциплину и веру в свои силы. Тяжелые события десяти минувших с начала войны дней глубоко травмировали психику бойцов и командиров. Появились и малодушные, на которых оказывали влияние тысячи лживых немецких листовок о взятии якобы Смоленска и Москвы. Однако основная масса бойцов и командиров держалась по-прежнему стойко и верила в победу.
Мы не ограничились приведением своих частей в порядок, а проводили самую энергичную разведку боем в направлении Минска. Первые же сведения, полученные от пленных, подтвердили наши худшие опасения: противник узнал, что в укрепленном районе сосредоточилось несколько тысяч наших войск и что оттуда готовится удар на Минск. Взятый в плен 3 июля мотоциклист показал, что их танковая часть возвращена из-под Борисова для участия в уничтожении окруженных под Минском русских сил.
5 июля был самым тяжелым днем в моей жизни. Враг бросил значительное число самолетов против наших войск, находившихся в лесах западне. Минска. Положение осложнялось тем, что средствами ведения борьбы с авиацией противника мы не располагали. После трехчасовой бомбардировки немецкие танки с пехотой перешли в наступление Они стремились захватить поляны и перелески между лесными массивами, в которых располагались наиш войска. Отряды геройски отбивали атаки. Артиллеристы в первый же час немецкого наступления подбили более пятнадцати танков.
Как ни старались немцы, но к полудню им не удалось расчленить наши отряды.
Вскоре над нашими головами вновь появилась бомбардировочная авиация. После двухчасовой бомбежки немцы опять перешли в наступление. На этот раз особенно большой нажим они оказали на нашу оборону, созданную в лесу у Старого
Села. Я приказал Стрельбицкому отправиться туда и принять все меры, чтобы не допустить вклинения танков. Наши части геройски контратаковали гитлеровцев, нанося им большие потери. Горели немецкие танки.
Во второй половине дня, когда артиллеристы расстреляли последние снаряды, положение стало быстро и резко ухудшаться. Противнику удалось расчленить наши силы, нарушить связь. Стрельбицкий с артиллеристами оказался отрезанным от меня в Старосельских лесах. В сложившейся обстановке не представлялось возможным управлять отрядами, которые мелкими группами стали самостоятельно пробиваться через боевые порядки противника и выходить из окружения.
Наши небольшие группы шли только ночью. За короткую летнюю ночь успевали пройти не более семи километров. На пятые сутки удалось обойти Минск и сосредоточиться в лесу, в двадцати километрах восточнее столицы Белоруссии, которая была в огне. Прибыв со своим штабом в лес, я увидел дозорного. Приказал ему позвать старшего. Вскоре показался офицер. Это был Осипов. У него оказалось около трехсот человек. Со штабными офицерами я направился в район, где расположился отряд Осипова. Здесь мы обсудили мероприятия по организации тщательной разведки. Ответственность за ее ведение возлагалась на Осипова и опытного разведчике майора Пахомова. На следующий день Осипов и Пахомов сформировали группу разведчиков, оказавшую нам большую помощь в борьбе с противником при выходе из окружения.
Наши разведчики Осипов и Дубенец обнаружили в деревне Журавы более ста автомашин, около ста пятидесяти мотоциклов, несколько артиллерийских орудий, сотни гитлеровских офицеров и солдат. Получив эти сведения, мы начали обдумывать план нападения на противника в Журавах. После прорыва из окружения у нас в сводной дивизии насчитывалось около двух тысяч человек.
Собрал всех командиров и политработников. На земле, очищенной от листьев и веток, палкой начертил план населенного пункта Журавы, о котором имел точное представление благодаря подробному докладу Осипова и Дубенца. Рассказал о плане боя. Разгром противника в Журавах (впоследствии выяснилось, что там находилась часть штаба 6-го армейского корпуса) решил осуществить двумя отрядами, а третий иметь в своем резерве.
Ночью два отряда заняли исходные позиции на опушке леса. Начальник штаба сводной дивизии подполковник Яблоков доложил, что и третий отряд приведен в боевую готовность. В случае надобности он должен оказать помощь первым двум. Вместе с Яблоновым, Осиповым и еще несколькими командирами я обошел подразделения, проверил их готовность к бою.
Наше наступление было столь стремительным, что охранение немцев, не успев опомниться, оказалось смятым, и подразделения ворвались в Журавы. Противник пытался открыть артиллерийский огонь, но мы уничтожили вражескую артиллерийскую прислугу, и орудия замолчали. Один за другим взрывались неприятельские склады.
Около полутора часов продолжался бой. После яростного сопротивления враг был сломлен. Только убитыми мы насчитали более двухсот пятидесяти вражеских солдат и офицеров, захватили много трофеев, в том числе свыше ста легковых и грузовых автомашин, около пятидесяти мотоциклов, несколько пушек и много стрелкового оружия, боеприпасов, машины с радиостанциями, два склада с продовольствием и военным имуществом.
В этом бою погибло около семидесяти наших товарищей.
Вскоре отряды покинули Журавы, направляясь в лес. Вот и знакомая опушка. При нашем появлении раздалось громкое «ура», эхо которого разнеслось по всему лесу. Это встречали победителей товарищи, находившиеся в резерве. Но в лесу нельзя больше задерживаться. Гитлеровское командование немедленно бросило бы против нас свои войска. Но как быть с захваченными трофеями? У нас много грузов. Идти с ними через лесные массивы будет трудно. Особенно беспокоила меня мысль о том, как доставить в намечавшийся район радиостанции, установленные на автомашинах. Они нам были очень нужны. Уже много дней мы не имели связи со своим
командованием, ничего не знали о положении на советско-германском фронте. Но как двигаться с ними по лесу, по бездорожью?
– Товарищ генерал, разрешите мне и еще нескольким водителям доставить радиостанции на место новой стоянки, – обратился ко мне Андрей Дубенец.
– Как думаете это сделать?
– Мы прихватили с собой на всякий случай немного немецкого обмундирования. Есть солдатская и офицерская форма. Переоденемся и поедем. Машины немецкие, форма гитлеровская. Что еще нужно?
Предложение Дубенца показалось мне заманчивым. Несмотря на большой риск, я все же дал свое согласие. Через несколько минут передо мной стояла группа солдат и офицеров в немецкой форме. А на Дубенце ладно сидел офицерский китель. Кто-то даже пошутил:
Настоящий немец. Ты гляди, чтобы тебя кто-либо из наших не пристрелил.
Отважный разведчик действительно имел вид безупречно подтянутого фашистского офицера. Это меня успокоило. Зная изобретательность Дубенца, я верил, что этот смелый замысел он и его товарищи успешно осуществят.
Дубенец с группой разведчиков отправились к машинам. Моторы заведены. С ценнейшим грузом – радиостанциями разведчики выехали на дорогу.
Вскоре и мы двинулись в путь. Отряды, идя с небольшими интервалами, растянулись в длинную колонну. О том, насколько верным было наше решение передислоцироваться, можно судить по тому, что не более чем через час – после того, как мы оставили нашу стоянку, вражеская авиация подвергла ее сильной бомбардировке.
Идти трудно. Каждый из нас до предела навьючен каким-нибудь грузом. Мотоциклы движутся по узким тропкам между деревьями. Иногда бойцы тащат их на руках. Когда мы прибыли на новое место, там уже были Дубенец с товарищами. Все машины они провели благополучно, радиостанции стояли в надежном месте. Итак, мы на новой «квартире». Теперь можно перекусить, привести себя в порядок, немного отдохнуть, а затем снова за дело.
Наша дивизия еще не является в полном смысле слова тактическим соединением. Тем не менее, как показали прошедшие события, ей уже под силу выполнение сложных боевых задач. Помню, мне задали вопрос: когда выйдем из окружения, как тогда наша дивизия, рожденная в лесах, будет существовать? Я отвечал, что не это сейчас основное. Главная задача – наносить удары по врагу, вырваться из окружения, сохранив как можно больше людей, техники, вооружения. Ведь мы превосходно научились владеть не только своим оружием, но и трофейным.
– Товарищ генерал, радио работает! – с радостью сообщил прибежавший Крицын.
Молодцы радисты! С группой офицеров и политработников направляюсь к рациям. Знакомый голос московского диктора передает сообщение Советского информбюро. Сообщение тревожное. На всех участках идут ожесточенные бои.
Мы слушали родную Москву с затаенным дыханием, у нас прибавлялись силы, росла вера в победу. Москва звала нас в бой.
Наши подразделения научились бить врага. Но это не успокаивало воинов. Они неустанно совершенствовали свои боевые навыки и знания. В свободные минуты личный состав изучал материальную часть оружия, осваивал методы ведения разведки и боя в условиях лесистой местности и населенных пунктов, бывалые воины делились опытом с молодыми. Командиры организовывали учебу так, чтобы она помогала повышению боеспособности. Я часто бывал на занятиях, а порой и сам их проводил.
Мы приближались к заветной цели – выходу из окружения. Тяжкие испытания роднят людей, успехи умножают силы. Меня особенно радовали крепкая дружба наших бойцов, единая воля к победе. С тех пор как у нас появилось радио, жизнь стала полнее, исчезло чувство оторванности от «Большой земли», прибавилось работы аги-
таторам. Но вот беда – не можем ничего сообщить о себе, так как не знаем позывных наших армейских радиостанций.
Мы уже прошли много километров. В Старом Селе, Хоми, Никулино, Ново-Лосьево и десятках других населенных пунктов наши отряды уничтожили большое количество гитлеровцев, их техники, вооружения. Вспоминая те далекие дни, ставшие уже историей, я думаю: могла бы наша дивизия достигнуть таких значительных успехов, какие она имела, не будь у нас крепкой партийной организации? Никогда!
Слова «коммунисты всегда и во всем впереди!» стали у нас законом жизни. Помню, как-то Кирилл Никифорович Осипов сказал мне, что день за днем ведет запись о работе, проделанной нашей парторганизацией и отдельными коммунистами «Знаете, – говорил он, – когда вырвемся из окружения, сдадим в Центральный Комитет записи. Это будет наш рапорт партии».
В его словах не было бахвальства, в них звучала гордость за партийную организацию, за коммунистов, которые умело вели за собой беспартийных товарищей.
Коммунисты по понятным причинам не платили взносов; мы не всегда имели возможность писать протоколы собраний. Но во всем остальном партийная организация жила полнокровной жизнью, и каждый из коммунистов с особой остротой чувствовал свою ответственность перед партией, народом, Родиной. Помню, после первой проверки партийных документов мы постановили, чтобы Осипов периодически проверял у каждого коммуниста партийный билет. Решение неуклонно выполнялось. Стоит ли говорить о том, как это повышало ответственность каждого из нас, дисциплинировало, заставляло быть особенно бдительным.
В условиях окружения проводить партийные собрания было трудно. Авангардная роль коммуниста в разведке и бою, качество политической информации, связь с партизанами и населением оккупированных районов – вот далеко не полный перечень жизненно важных вопросов, которые мы обсуждали. Не раз коммунисты отчитывались о том, что сделали в разведке, с кем установили связь.
В конце июля ко мне обратились Осипов и Дубенец с просьбой разрешить им пойти в Смоленск. Они всячески доказывали, что эта разведка должна дать нам многое. Мне не хотелось пускать их в столь далекий и очень рискованный путь. До Смоленска было около семидесяти километров. Но все же я разрешил им пойти. Переодевшись в гражданские костюмы, запрятав в карманы по нагану и гранате, взяв в руки котомки с продуктами, отважные друзья отправились в путь. И вот что доложили мне Осипов и Дубенец после своего возвращения из этой разведки.
Они прошли полевыми дорогами около тридцати километров. К ночи очутились в деревне, переночевали в пустовавшей школе. Еще прошли несколько километров и вышли на шоссе Витебск – Смоленск. Здесь оказалось особенно много немецких войск. Разведчики шли, стараясь не обращать на себя внимания фашистов. Вдали показался высокий бруствер окопа. На нем три солдата у пулемета. По всему видно, охраняют дорогу. Свернуть в сторону – означало выдать себя. Один из немцев остановил наших разведчиков и потребовал предьявить документы. Притворившись ничего не понимающим, Осипов вынул из кармана старую газету, предназначенную для папирос-самокруток. Немецкий солдат начал кричать, настойчиво тербовать документы, а затем решил обыскать разведчиков. Положение казалось катастрофическим. Разведчики держат руки в карманах, крепко сжимая наганы. Еще минута, и они вынуждены будут стрелять. Но гитлеровец случайно обнаружил в пиджаке Осипова часы, обрадовался этому. Вынул их, стал показывать своим дружкам и совсем позабыл о документах: часы его больше интересовали.
Воспользовавшись этим, Осипов попросил сигаретку. Немец стал прогонять разведчиков. Этого им только и нужно было. Они отошли от бруствера и прихрамывая, точно инвалиды, прошли метров семьдесят, а затем бросились бежать. Вдогонку послышалось «Хальт, хальт!». Но разведчики быстро свернули в лесок и скрылись.
До Смоленска им дойти не удалось. Собрав все же немало ценных сведений, они возвратились.
Вспоминая наших разведчиков, нельзя не отметить скромную патриотку Елизавету Петровну Ершову. В первые дни войны она добровольно пошла в армию. К на-
нашему отряду Ершова присоединилась вблизи Минска. Смелая, отважная и находчивая, она нередко давала нам самую точную информацию. Зная в совершенстве немецкий язык, Лиза, переодевшись крестьянкой, бесстрашно ходила в занятые немцами сепа и, прислушиваясь к болтовне вражеских солдат и офицеров, добывала ценные данные.
Мы продолжали выход из окружения. Уже отчетливо стали доноситься отзвуки больших боев. Следовательно, линия фронта проходила где-то недалеко. Еще немного усилий – и мы соединимся со своими войсками. В Бердинском лесу, где мы остановились, я собрал командиров и политработников и сообщил им, что нужно тщательно готовиться к прорыву через линию фронта. Но как осуществить прорыв, не увязав свои действия с теми частями, которые сдерживают напор неприятеля? У нас очень мало артиллерии и поэтому прорваться будет нелегко. Кроме того, не связавшись с нашими частями, можно попасть под их огонь.
Связным нужно было во что бы то ни стало проникнуть через расположение вражеских войск и договориться с советским командованием об оказании нам помощи. Такую задачу легче всего могла выполнить группа из двух – трех человек. Послал несколько разведчиков с целью пересечь линию фронта и условиться о взаимодействии с советскими частями при прорыве через фронт противника. Но вернулся только один из них – Пашков. Остальные, по-видимому, погибли. С Пашковым же произошло следующее. Фашисты захватили его и повели на расстрел. Они заставили разведчика вырыть себе могилу, а когда он это сделал, потребовали, чтобы сказал, где находится наша дивизия. Пашков категорически отказался. Раздался встрел и он упал в могилу. Гитлеровцы слегка засыпали ее землей и ушли. Но он оказался только реиеиым. Полежав немного, Пашков выбрался из могилы и добрался до нас.
– Товарищ генерал, – обратился ко мне Осипов, – считаю, что Дубенец и я должны пойти через линию фронта. Непременно свяжемся с нашими.
Откровенно говоря, мне стало немного страшно при мысли, что могу потерять их обоих. И Осипов, и Дубенец были мне очень и очень дороги. Они – основа разведки, если можно так сказать, ее душа.
– Не хотите нас двиох пустить, – настаивал Осипов, – разрешите, подберу другого напарника, а Дубенец останется с вами.
Дубенец сердито посмотрел на него. Осипов молча развел руками. Дубенец безнадежно еще раз посмотрел на друга. Я прекрасно понимал его благородное стремление принять участие в завершающем этапе разведки. Но нельзя было рисковать обоими разведчиками.
Я разрешил Осипову подобрать напарника. Им оказался капитан Сулейман Тагиров, который не раз проявлял свое умение и бесстрашие в разведке.
Когда Осипов и Тагиров переодевались в гражданское платье, я на тонком кусочке белого полотна написал записку генералу С. А. Калинину (4), предполагая, что он находится со своими войсками на том направлении, где мы собирались переходить линию фронта: «Примите моих представителей Осипова и Тагирова и договоритесь с ними о дальнейших действиях. Генерал-лейтенант Болдин». Осипов зашил записку в рукав пиджака.
============
4. Генерал-лейтенант Калинин С.А. в это время
командовал 24-й армией – Ред.
ним с напутственным словом, советую избегать схваток с противником, помнить, что свою задачу – связаться с командованием советских войск за линией фронта они должны во что бы то ни стало выполнить.
Почему я согласился, чтобы Осипов и Тагиров пошли утром выполнять это сложное и очень опасное задание? Дело в том, что в эту пору противник менее бдителен, чем ночью, и разведчиков меньше подстерегают различные случайности Кроме того, днем они смогут более тщательно определить расположение вражеских позиций и подробно изучить местность, по которой нам предстоит пройти с боями.
Мы тепло попрощались с разведчиками, и они покинули нас.
Как мне потом стало известно от разведчиков, они, выйдя на опушку леса, внимательно осмотрели местность и решили идти перелесками и кустарником, которые тянулись к рекам Вотря и Воль по направлению к линии фронта. Продвигались осторожно, где в рост, а где ползком. К полудню они оказались в полутора километрах от линии фронта. К исходу дня Осипов и Тагиров подошли вплотную к нейтральной полосе. Они видели, как красноармейцы перебегали из одного окопа в другой.
Теперь осталось самое сложное – незаметно перейти нейтральную полосу.
С наступлением темноты разведчики начали продвигаться вперед. В это время немцы открыли минометный огонь. Осипов приказал Тагирову следовать за ним на расстоянии 100 –120 метров с тем, чтобы в случае гибели одного другой достиг передовых позиций наших частей.
Так они и поступили. Благополучно преодолев нейтральную полосу, разведчики одновременно вскочили в окопы, находившиеся рядом. Осипов случайно прыгнул на спину сержанта, сидевшего в окопе. Тот испугался и направил на разведчика автомат. Осипов отвел оружие сержанта в сторону и, вручая ему свой наган, спокойно сказал:
– Бери мое оружие. Вот тебе и граната, только будь спокоен. Я свой. Когда кончится обстрел, отведи меня и моего товарища, который в соседнем окопе, к своему командиру.
Услыхав это, сержант немного успокоился, но, не выпуская из рук оружия, продолжал пристально следить за каждым движением Осипова, приказав то же делать красноармейцу, в окопе которого находился Тагиров. Как только прекратился минометный обстрел, сержант и красноармеец вывели разведчиков из окопов и, направив на них оружие, повели к командиру роты. На наблюдательном пункте его не оказалось. Был один политрук. Сержант доложил ему о задержанных. Политрук подозрительно посмотрел на них и сказал:
– А не немецкие ли это шпионы?
Разведчики пытались разуверить политрука, понимая, что им угрожает. Они прошли через столько испытаний, прежде чем очутились среди своих, а сейчас их жизнь оказалась в опасности. Осипов и Тагиров не волновались за себя. Не в первый раз приходилось им смотреть смерти в глаза. Но их терзала мысль, что они не сумеют довести до конца порученное дело.
Они сознавали, что от их действий во многом зависела судьба нашей дивизии. Но как доказать, что они не чужие? Осипов, как на грех, совсем забыл о моей записке, зашитой в рукаве пиджака, которая могла подтвердить, что они не шпионы.
В этот момент появился командир роты. Не вытерпев, Осипов стал кричать:
– Мы не шпионы! Мы прибыли сюда с ответственным заданием. А вы нас даже выслушать ив хотите!
В словах Осипова было столько искренности, что командир роты приказал отвести разведчиков в штаб полка. Совершенно случайно Осипова и Тагирова привели не в штаб полка, а в штаб дивизии. Там Осипов распорол подкладку рукава, извлек записку и вручил ее командиру дивизии. Внимательно прочитав записку и выслушав разведчиков, которые сообщили позывные нашей радиостанции и данные об огневых точках противника, обнаруженных во время перехода через линию фронта, командир дивизии сразу же доложил об этом командующему 19-й армией генерал-лейтенанту И.С. Коневу (я ошибся, предполагая, что в этом районе действуют войска генерала Калинина).
Командный пункт генерала Конева находился в то время на Смоленщине, в районе совхоза «Власиха». Туда и доставили наших разведчиков. Командующий армией приветливо встретил их в своей палатке. Он приказал накормить их, а затем подробно расспросил о нашей сводной дивизии и ее боевых делах. Когда Осипов и Тагиров обо всем доложили, генерал Конев сказал:
– Теперь я в курсе дела. После доклада командира дивизии, на участке которой вы переходили линию фронта, я сообщил командующему Западным фронтом маршалу Тимошенко о существовании дивизии под командованием Болдина, и мне приказано обеспечить ее выход из окружения. Слушайте внимательно и запомните все, что я вам скажу. Завтра, 11 августа, в семь часов мы проведем авиационную и артиллерийскую подготовку, а в восемь часов начнем наступление. К девяти часам части дивизии генерала Болдина должны занять исходные позиции по фронту четыре – пять километров и подготовиться к наступлению. Когда все внимание противника будет приковано к нашему участку фронта, пусть начинает наступление генерал Болдин. Посильнее кричите «ура». Это необходимо для того, чтобы при встрече мы случайно не начали стрелять друг в друга. Установим следующие опознавательные знаки: шест с перекладиной, образующей букву «Т», с прикрепленными к ней тремя белыми полотнищами.
Командующий спросил Осипова и Тагирова, все ли им ясно. Те ответили утвердительно. Тогда генерал Конев поинтересовался:
– Как предполагаете вернуться к своим? Может, на самолете, а над Бердинским лесом спуститесь на парашютах?
Узнав, что разведчикам не приходилось прыгать с парашютами, командующий решил, что им назад лучше идти тем же путем. Он попрощался с Осиповым и Тагировым, дал им несколько пачек «Казбека» и пожелал успеха.
В ночь на 11 августа Осипов и Тагиров выехали из расположения командного пункта 19-й армии. Вскоре они были на наблюдательном пункте, куда их доставили сначала. Увидев разведчиков, командир роты возвратил им отобранное у них личное оружие. Здесь же находился стрелковый взвод, сформированный по указанию генерала Конева из добровольцев, для сопровождения Осипова и Тагирова.
Взвод во главе с разведчиками, рассредоточившись, благополучно перешел через линию фронта. На рассвете отважные разведчики вместе со взводом вышли на опушку веса, где было охранение нашей дивизии.
Рано утром 11 августа я услышал телефонный сигнал. Сняв трубку, услышал взволнованный голос Осипова:
– Товарищ генерал Болин?
– Слушаю, Осипов, – кричу я, обрадовавшись.
– Докладываю. Ваше задание выполнено. Прибыл с
посланцами генерала Конева. Подробности при
встрече.
Мной овладело невероятное волнение За все дни, проведенные в окружении я никогда не испытывал подобного чувства.
Мы находились в нескольких километрах от опушки леса, где был установлен телефон, по которому разговаривал Осипов. Пока Осипов и Тагиров со стрелковым взводом шли к нам, я собрал командиров и политработников, сообщил им радостную весть. Трудно подобрать слова, которыми можно было бы выразить то огромное чувство радости, какое овладело всеми, когда мы узнали о благополучном возвращении храбрецов разведчиков. Увидев посланцев, я побежал им навстречу. За мной остальные. Еще несколько минут, и разведчики оказались в наших крепких объятиях. Мы благодарили и смельчаков стрелкового взвода, которые вместе с Осиповым и Тагировым совершили столь опасный поход. Рассказав о своих приключениях, Осипов вынул из кармана пиджака несколько коробок «Казбека» и протянул их мне:
– Подарок генерала Конева.
Стоит ли говорить, как дорого было нам это внимание! Я раскрыл коробки и стал угощать присутствовавших.
Когда Осипов снял пиджак, я сказал разведчику, что как только выберемся из
окружения, отошлем пиджак в Музей Красной Армии. Осипов посмотрел на меня и улыбнулся.
– А я так думаю, товарищ генерал, что одежда эта мне еще пригодится. Рано сдавать в музей.
Я посмотрел на часы. Времени у нас было мало. собрал офицеров штаба и командиров отряда. Мы приступили к разработке плана выхода из окружения.
М И. Калинин вручает орден Ленина,
медаль «Золотая Звезда»,
и грамоту о присвоении звания Героя Советского
Союза Осипову К. Н.
Еще за три дня до возвращения Осипова и Тагирова отряды стали готовиться к прорыву. По данным нашей разведки, глубина тактической обороны противнике составляла 3,5 – 4,5 км. Она состояла из трех линий. Первая усиливалась незначительным количеством легких минометов и противотанковыми орудиями. На второй линии располагались батальонные резервы, а на третьей – полковые резервы, основная часть артиллерии и тяжелые минометы. Ночью немцы охраняли артиллерийские позиции танками, чтобы обеспечить батарею от внезапного нападения. Дальше от линии фронта противник не имел войск. Только в 18–20 км от первой пинии обороны находились его резервы. С учетом складывавшейся обстановки мы готовились к прорыву через линию фронта. Противник, видимо, знал о том, что мы существуем, но не имел точных данных о нашей численности, вооружении. Дивизия находилась в лесу протяженностью около десяти километров и глубиной от полутора до четырех километров. Лес этот был не особенно велик, но такой густой, что даже днем в нем трудно было ориентироваться. Гитлеровцы избегали лесных боев, так как не умели сражаться в лесу. В бессильной злобе они сожгли вокруг нашего леса все деревни, завалили колодцы, стремясь взять нас измором, не допуская даже мысли, что мы осмелимся выйти из лесу и атаковать их.
Я принял решение организовать прорыв в двух пунктах, удаленных один от другого на два километра. Правая колонна, с которой находился я, была построена так: впереди двигался третий отряд, за ним второй, потом обоз. Движение замыкал пятый отряд. Он прикрывал обоз и одновременно являлся моим резервом. Левая колонна состояла из первого и четвертого отрядов.
11 августа в назначенное время части генерала Конева, находившиеся по ту сторону фронта, обрушили на врага шквал огня. Согласно намеченному плану наши отряды должны были перейти в наступление, приняв меры, чтобы после прорыва не подвергнуться обстрелу со стороны своих же частей. Для этого мы пользовались опознавательными знаками, которые были установлены генералом Коневым.
К девяти часам все отряды заняли исходное положение на опушке леса и по сигналу двинулись вперед. Каждый командир, каждый боец твердо знали, что выход из нашего тяжелого положения только один – решительное продвижение вперед. И все рвались в бой, горя желанием соединиться со своими частями, чтобы потом с удесятеренной энергией громить ненавистного врага.
Скрытно, без выстрелов отряды приближались к врагу. Первый удар обрушился на неприятельскую артиллерию. На фронте нашего наступления располагалось пять вражеских батарей, в том числе две зенитные. Не ожидавшие нашего удара, артиллерийские расчеты растерялись и даже не успели открыть огонь. Лишь одна батарея сделала несколько выстрелов, но тотчас же была уничтожена окружившими ее советскими бойцами.
Вражескую пехоту мы также застигли врасплох. В безудержном движении вперед бойцы штыками и гранатами уничтожали фашистов. Тысячеголосое «ура» прокатывалось, точно волна, по всему фронту. Враг дрогнул. Гитлеровцы метались по полю боя, десятками сдавались в плен. Мы наступали!
Когда наши отряды приблизились к вражеским траншеям, над нами появилась немецкая авиация. Одна за другой падали бомбы. Осколком был убит находившийся недалеко от меня генерал Степанов. Он погиб на моих глазах, и мне было невероятно больно за то, что смерть настигла его буквально за несколько минут до соединения с войсками 19-й армии.
Мы смяли гитлеровцев в их же траншеях. Фронт был прорван!
Когда мы вступили а наши траншеи, ликованию не было предела. До конца дней моих буду помнить эту торжественную минуту.
Сорок пять дней провели мы в тылу противника. Наши воины мужественно дрались и вышли победителями. Рейд дивизии, рожденной в самые тяжкие для нашей Родины дни, успешно закончился. В суровой борьбе во вражеском тылу закалялась наша воля к победе.
С адъютантом Крицыным еду на КП командующего армией. Нес встретил генерал Конев.
Мы обнимаемся, целуемся и стоим некоторое время молча, не зная что сказать друг другу. Конев заговорил первым:
– Значит, выстояли, генерал?
– Выходит, выстояли...
– Чудесно! Знаешь, Иван Васильевич, маршал
Тимошенко все время интересовался, как дела.
Каждые пятнадцать минут я докладывал ему о том,
как отряды вашей дивизии проходили линию фронта.
В этот момент снова раздался звонок. Генерал Конев взял трубку. У аппарата маршал Тимошенко. Узнав, что операция по выводу нашей дивизии из окружения благополучно завершена, он приказал мне немедленно прибыл к нему.
В конце дня одиннадцатого августа я распрощался с генералом Коневым и выехал в штаб фронта для доклада. Вот вкратце наш доклад. Из окружения вышло 1654 вооруженных бойца и командира. мы вывезли более двухсот раненых. За сорокапятидневый рейд по тылам противника мы уничтожили несколько вражеских штабов, 26 танков, 1049 транспортных, легковых и штабных машин, 147 мотоциклов, 5 артиллерийских батарей, один самолет и несколько вражеских складов, в том числе один с авиабомбами. Мы истребили свыше тысячи гитлеровских солдат и офицеров.
Отрядов, выходивших в то время из окружения, было немало. Несколько тысяч бойцов и офицеров, дравшихся вместе с нами под Минском, также вышли из окружения и влились в ряды Советской Армии. Полковник Стрельбицкий с большим отрядом пробился через фронт несколько севернее нас. Все это свидетельствовало о страстном желании наших воинов сражаться с врагом до полной победы.
В приказе Ставки Верховного Главнокомандования № 270 отдавалось должное мужеству и отваге нашей дивизии, которая, пройдя суровые испытания во вражеском тылу, героически отстаивала честь Родины. Этот приказ явился признанием того вклада, какой внесла дивизия в общенародное дело – разгром гитлеровских захватчиков.
Приехав в Москву, я прибыл в приемную Ставки. Верховный Главнокомандующий принял меня в присутствии маршала Шапошникова.
– Здравствуйте, товарищ Болдин, – протягивая руку и жестом приглашая меня сесть, – сказал Сталин. – Расскажите, как воевали в тылу врага.
Генерал-лейтенант Болдин И В
(снимок 1940 года)
Он казался усталым и очень постаревшим после 1940 года, когда мне довелось беседовать с ним. Слушая мой рассказ, нервно покусывая трубку, он небольшими шагами ходил по кабинету. Затем Верховный Главнокомандующий, остановившись посреди комнаты, резко спросил:
– Как вы расцениваете германскую
армию?
– Сильная армия, – ответил я. – Но без поддержки
танков и авиации пехота в бой не идет. Я
внимательно присматривался к немецким колоннам,
проходившим вблизи от наших биваков, изучал их в
боевой обстановке и уверенно могу сказать – эту
армию мы побьем
Около двух часов продолжалась беседа. Я едва успевал отвечать на его вопросы.
Около двух часов продолжалась беседа. Я едяа успеяал отвечать на его вопросы.
В конце беседы Верховный Главнокомандующий сказал:
– Мы формируем в Москве управление по
руководству партизанским движением. Не
согласитесь ли вы его возглавить?
– Что вы, товарищ Сталин, – взмолился я – Мне
надо воевать. Я же строевой генерал.
– Я это знаю, – улыбнувшись, сказал он. – Тогда могу предложить вам должность заместителя командующего Западным фронтом маршала Тимошенко.
Не колеблясь, я дал свое согласие.
Родина высоко оценила подвиг воинов, совершенный в тылу врага. Старшему политруку Кириллу Осипову и лейтенанту Андрею Дубенцу было присвоено звание Героя Советского Союза. Орденом Ленина были награждены капитан Сулейман Тагиров, рядовой Максим Билык, младший сержант Андрей Калюжный и политрук Григорий Булгаков. Полковник Иван Стрельбицкий, разведчица Елизавета Ершова, политрук Сергей Аксенов, рядовой Иван Инкин, подполковник Тимофей Яблоков и лейтенант Евгений Крицын были награждены орденом Красного Знамени. Высоких правительственных наград за мужество и отвагу, проявленные в тылу врага, удостоены и многие другие воины.
С тех пор прошло много лет. Как сложилась судьба моих товарищей по выходу их окружения? Полковник Стрельбицкий после выхода из окру жени прошел большой боевой путь. Сейчас он генерал-лейтенант запаса.
Кирилл Осипов закончил Великую Отечественную войну не Дальнем Востоке
Он командовал артиллерийским полком, который громил японские войска в Маньчжурии. В 1955 году Осипов демобилизовался. Сейчас он живет в родном Гомеле. Иначе сложилась судьба его неразлучного друга Андрея Дубенца. После выхода из окружения он учился в Бронетанковой академии, оттуда ушел воевать и смертью героя погиб у стен Сталинграда.
Совсем недавно я встретил разведчицу Ершову. Вместе с Дубенцом она училась в Бронетанковой академии. Демобилизовавшись, вышла замуж, имеет двух сыновей. Живет в Москве.
Мой адъютант Евгений Крицын окончил военную академию, командовал полком и демобилизовался в звании полковника. Сейчас он работает в Москве.
Многих из моих однополчан уже нет в живых. Об иных я ничего не знаю. Кое с кем иногда встречаюсь, с другими переписываюсь. Но все они мне по-прежнему дороги. Воспоминания о сорока пяти днях суровых испытаний в гитлеровском тылу никогда не сотрутся из моей памяти. Они всегда будут служить серьезным уроком и учить наших воинов делать правильные выводы при приближении военной угрозы, поддерживать высокую боевую готовность, быть бдительными, находить наиболее правильный выход из самого трудного положения.
Болдин Иван Васильевич
Страницы жизни
Болдин Иван Васильевич
Страницы жизни
Аннотация издательства: Иван Васильевич Болдин прошел в рядах Советской Армии путь от солдата до генерала, участвовал в первой империалистической, гражданской и Великой Отечественной войнах. Большую часть своей книги "Страницы жизни" автор посвятил воспоминаниям о событиях Великой Отечественной войны, которая застала его на западной границе нашей Родины. Сорок пять дней провел генерал Болдин во вражеском тылу. Собранные им отряды советских войск храбро дрались и в конце концов прорвались к своим. В дальнейшем, командуя 50-й армией, автор участвовал в героической обороне Тулы, в освобождении Калуги, Могилева и многих других советских городов и сел. И. В. Болдин тепло рисует своих фронтовых друзей. С интересом читаются главы, в которых он рассказывает о встречах с М. И. Калининым, М. В. Фрунзе, А. В. Луначарским.
Литературная запись А.С. Палея
Далекое прошлое
Московский стрелковый
Жизнь вносит поправки
Так началась война
Суровое испытание
Тульское направление
Крепость взлетает в воздух
Мы идем на запад
После войны
Далекое прошлое
Как назвать то, что задумал написать "Судьба паренька из деревни Высокое"? "Пережитое"? "Жизнь солдата"? "Тернистый путь"?
По существу, это одно и то же. А почему бы не назвать задуманное "Страницы жизни"? Так будет верней.
Мой жизненный путь оказался суровым, поистине тернистым, но интересным. Иногда трудно было идти. Не раз спотыкался, падал, однако поднимался и упорно устремлялся вперед. Шагал так, что порой, как говорят в народе, воду из обувки вышибало. Но это меня не страшило. Ведь реку переплыть и то трудно.
Если страницы моих воспоминаний порой будут биографичны, прошу, дорогой читатель, не расценивать это как отсутствие у автора скромности. Ведь окидывая взглядом свой жизненный путь, я с сыновьей благодарностью думаю о родной партии, о любимой Стране Советов. Что было бы со мной, если бы не их забота? А подобных мне в нашей стране миллионы Итак, приступаю к рассказу...
Не пытайтесь искать на географической карте, изданной до революции, деревню Высокое, затерявшуюся в Инсарском уезде, Пензенской губернии. Было в ту пору в ней около девяти десятков рубленых изб с соломенной кровлей Выделялся в деревне лишь большой дом под железной крышей, принадлежавший местному богачу Федору Антясову.
Вот в этой деревне я и родился в конце прошлого века. Наша семья, как, впрочем, и соседские семьи, была малоземельной. В то же время вокруг Высокого вольготно раскинулись угодья помещика Столыпина. Этот племянник известного царского министра, жестокого вешателя, в нравах своих недалеко ушел от дядюшки. Помню, как-то наша овца и пара кур забрели на столыпинские земли. В наказание управляющий имением велел моему отцу уплатить штраф или отработать в его хозяйстве. Денег не было, пришлось отцу отрабатывать, а вместе с ним и я пошел. В ту пору мне едва минуло девять
Отец, громадный, с длинной бородой, суров был, а порой и жесток. Улыбкой радовал редко. Да и щедростью не отличался. Правда, однажды он нас удивил. Пришел как-то из большой деревни Шувары после удачного базара и на диво всей семье вынул из мешка новенькие сапоги, протянул мне:
Бери, Иван, гляди, как блестят. Да смотри не забывай, что мы народ - для лаптей рожденный.
Сапоги были большие, на вырост. Надевал я их только летом, в праздники, да и то когда в церковь шел. А находилась церковь в деревне Ногаево, в четырех километрах от Высокого. Как и все односельчане, из дому выходил босиком, перекинув сапоги через плечо Лишь в Ногаево вытирал начисто ноги, надевал отцовский подарок и в церкви уже стоял обутым. Но только служба кончится, выйду на воздух, сниму сапоги, за ушки свяжу их, переброшу через плечо и снова домой босиком. Поэтому и много позже, когда я был уже взрослым парнем и вот-вот ждал призыва на военную службу, сапоги лежали в сундуке все еще как новые.
Наша деревня на всю округу "славилась" своей темнотой. Недаром про нас говорили: "В Высоком неграмотных больше, чем населения". В этой горькой шутке заключалась и моя трагедия. Бывало, только скажешь, что хочу учиться, отец в ответ:
Ишь чего задумал! В поле ученые ни к чему. Без них, крюцоцников, обойдемся (так в деревне называли грамотеев, выговаривая "ц" вместо "ч").
Работать приходилось от зари до зари. Не по летам рано огрубели мои руки. Казалось, вложи в пальцы карандаш - не удержат. И все же велика была тяга к знаниям. Не раз говорил об этом матери. Она меня понимала, поддерживала, но помочь ничем не могла. Только ласково так посмотрит, потреплет волосы и скажет:
Погоди, сынок, не век будем жить в темноте.
Но вот как-то пришла мать домой, а улыбка, румянец на ее лице так и играют. "С чего бы это?" - удивляюсь я. А она говорит:
Ну, Ванюша, радость пришла к нам
Какая?- спрашиваю.
Школу открывают в Высоком.
Это и впрямь было приятное известие. От счастья хотелось кинуться матери на шею, крепко расцеловать ее. Но вспомнил об отце, и радость тотчас померкла.
Не пустит тятя в школу,- говорю, а сам с мольбой гляжу в материнские глаза.
Знаю, сынок. У отца нашего нрав крутой. Но ничего... Поговорю с ним.
И удивительное дело, отец поддался уговорам матери.
Ладно, Иван, иди поучись маленько. Да смотри, от земли не отрывайся. Есть захочешь, книгу кусать не станешь. Не съедобна она. Мы народ простой. До учености нам дела нет.
И вот на одиннадцатом году жизни я переступил порог деревенской трехклассной. школы. Перед глазами точно раскрывался новый мир. Я занимался с охотой, и учительница не раз хвалила меня за прилежание.
Но учеба моя оказалась кратковременной. Походил в школу всего две зимы, а стал собираться в третий класс, отец вдруг с этакой хитрецой спрашивает:
Написать какое прошение можешь?
Прочитаю.
А если, к примеру, у тебя заведется много денег, посчитать их сумеешь?
А вы дайте, я и посчитаю,- говорю, а сам думаю: "К чему это он вдруг такие вопросы задает и куда, собственно, клонит?"
Ишь чего захотел: дайте! Нет, ты, брат, сам заработай. Свои деньги я и без твоей помощи посчитаю. Для этого много мудрости не нужно, были бы десять пальцев на руках. - Отец пристально посмотрел на меня глазами-угольями, а затем, точно приговор, произнес:
Ну вот что, Иван, хватит попусту время тратить. В доме нужны рабочие руки. Считай, после меня ты второй мужик в семье. Грамоте малость научился, пора и за ум браться, работать надо.
Контрудар группы Болдина
Первые дни и даже часы сражения имеют большое значение для его дальнейшего развития. Принятые в это время решения уже с трудом поддаются корректировке. На данный момент можно уверенно признать, что нацеливание группы Болдина на район Гродно было серьезной ошибкой советского командования. В первую очередь это был просчет разведки. Что интересно, в отчете о боевой деятельности ВВС Западного фронта за 1941 г. было без малейших сомнений написано: «… воздушная разведка в первые же дни войны своевременно вскрыла сувалкскую группировку мотомехвойск противника и ее дальнейшее выдвижение в направлении Гродно и далее на восток» . Обращаю внимание - «мотомехвойск противника», т. е. наиболее опасных с точки зрения возможного окружения. В действительности же на этом направлении наступали пехотные соединения немецкой 9-й армии. Они тоже представляли немалую угрозу для 3-й армии, но уровень опасности был существенно ниже. Парирование действий пехоты не требовало обязательного использования самого сильного подвижного соединения Западного фронта - 6-го мехкорпуса. Однако именно он выдвигался навстречу шагающим по пыльным дорогам пехотным полкам немцев.
Запущенный вечером 22 июня маховик контрудара крупной массой танков уже было не остановить. Группа из двух корпусов выходила на исходные позиции для контрудара. И.В. Болдин вспоминал:
«На КП прибыл командир 6-го механизированного корпуса генерал-майор М.Г. Хацкилевич. Он-то мне и нужен! Ставлю перед ним задачу - с наступлением темноты сдать частям 10-й армии занимаемый рубеж обороны по восточному берегу Нарева и к утру сосредоточиться в лесу в десяти километрах северо-восточное Белостока. 29-ю механизированную дивизию ночью перебросить из Слонима в Сокулку и посадить в оборону на рубеже Кузница, Сокулка, чтобы прикрыть развертывание главных сил 6-го механизированного корпуса и 36-й кавалерийской дивизии. Затем с рассветом нанести контрудар в направлении Белосток, Гродно и, взаимодействуя с 11–м механизированным корпусом, уже вступившим в бой южнее Гродно, разгромить группировку противника, наступающего на Крынки» .
В реальности «сдать» рубеж обороны по Нареву войскам 10-й армии полностью не удалось. На нем были оставлены весьма значительные силы 6-го мехкорпуса. Однако в целом воспоминания Болдина в данном случае стыкуются с документами. Командир 7-й танковой дивизии Борзилов в своем отчете по итогам боев писал следующее: «Поступили новые сведения: танковая дивизия противника прорвалась между Гродно и Сокулка. В 14.00 23.6 дивизия получила новую задачу - двигаться в направлении Сокулка - Кузница, уничтожить прорвавшуюся ТД с выходом в район сбора южнее Гродно (примерно 140 км). Выполняя задачу, дивизия в первой половине дня 24.6 сосредоточилась на рубеже для атаки южнее Сокулки и старое Дубовое» . К моменту получения новой задачи 7-я танковая дивизия уже успела побывать под ударом авиации. По докладу Борзилова, бомбардировки с воздуха в первой половине дня 23 июня стоили его дивизии 63 танков, «разбитых и разогнанных авиацией противника», и были «разбиты все тылы полков».
Борзилов также с досадой отметил, что по прибытии на место «разведкой было установлено, что танковой дивизии противника нет, а были мелкие группы танков, взаимодействующих с пехотой и конницей». В данном случае речь идет, очевидно, о «Штурмгешюцах». Как тут не вспомнить хвастливое заявление штаба ВВС ЗФ: «Воздушная разведка в первые же дни войны своевременно вскрыла сувалкскую группировку мотомехвойск противника».
Кто же самом деле входил в загадочную «сувалкскую группировку»? На направление намеченного командованием фронта контрудара 23 июня выдвигались части немецкого XX корпуса 9-й армии. Командующий корпусом генерал Матерна на тот момент оценивал ситуацию весьма оптимистически. Так, во время своего пребывания в штабе 162-й пехотной дивизии в первой половине дня 24 июня он небрежно бросил: «Можно считать, что противник уже не способен к сопротивлению, и достаточно подтянуть артиллерию и стремительно атаковать, чтобы заставить его быстро отступить».
Однако не следует представлять себе немецкую пехоту как безобидных травоядных. Пехотные соединения не обладали подвижностью танков, но рука у них была тяжелая. Задачей XX армейского корпуса было отнюдь не абстрактное занятие территории, оставляемой отступающими советскими войсками. Корпус двигался вперед уступом вправо с далеко идущими целями. Во-первых, левофланговая 256-я пехотная дивизия должна была захватить переправу через Неман у Лунны. Во-вторых, части корпуса должны были создать заградительную линию фронтом на юго-запад, перекрывая советским войскам пути отхода из Белостокского выступа на северо-восток. Одновременно таким маневром корпус Матерны прикрывал фланг соседнего VIII корпуса, развязывая ему руки для прорыва в тыл Западного фронта.
Задачей на 24 июня для соединений XX корпуса был выход 162-й пехотной дивизии в район Сидры, а 256-й пехотной дивизии - в район Индуры. Тем самым немецкая пехота выходила в район южнее Гродно, сужая коридор для отступления стоящих на границе соединений 3-й и 10-й армий.
До выхода в назначенный для контрудара район группы Болдина район к югу и юго-западу от Гродно оставался в ведении соединений 3-й армии Кузнецова. Если быть точным, то здесь действовал 11-й мехкорпус генерала Мостовенко, подпиравший рассыпающуюся оборону стрелковых частей. По приказу Кузнецова 11-й мехкорпус должен был 23 июня отойти на рубеж реки Свислочи. Решение это было прямым следствием сдачи Гродно. Все бы было ничего, но командарм-3 отдал приказ на отход обороняющейся под Гродно 29-й танковой дивизии через голову комкора-11 Мостовенко. В результате она начала отход, открывая фланги соседей. Мостовенко узнал об отходе от своего помощника по техчасти подполковника Божко, который случайно натолкнулся на колонны отходящего с позиций танкового полка. Комкор остановил отход и приказал возвращаться на исходные позиции. 29-я танковая дивизия отбила прежнюю позицию, потеряв 25 танков.
В сущности, в это время 11-й мехкорпус удерживал позиции, с которых можно было нанести контрудар группой Болдина. Однако оставление Гродно существенно усложнило положение. Немецкая пехота медленно, но верно оттесняла корпус Мостовенко. В 2.00 ночи 24 июня части немецкой 256-й пехотной дивизии занимают Кузницу. В истории полка этой дивизии отмечается, что удалось «захватить целыми и невредимыми переправы через Лососну». В течение ночи в деревне накапливаются достаточно крупные силы - 5,5 батальона пехоты, артиллерия всех типов, два дивизиона «Штурмгешюцев». В 7.00 утра немцы начали наступление дальше на юг, к Индуре. Однако навстречу им из деревенек к югу от Кузницы внезапно вышли советские танки. Они пришли неизвестно откуда под покровом ночи и не были обнаружены разведкой. Атакованным с разных сторон немецким частями пришлось на какое-то время забыть о собственных наступательных планах.
Увиденные немецкими пехотинцами танки были первыми вестниками прибытия группы Болдина. По сравнению с запланированным Павловым вечером 22 июня составом она была существенно ослаблена. Из нее были изъяты мотострелковый полк 7-й танковой дивизии и значительная часть 4-й танковой дивизии. Они были использованы для обороны линии Нарева западнее и юго-западнее Белостока. Командир 4-й танковой дивизии Потатурчев на допросе в немецком плену позднее сообщил следующее: «Стрелковый полк с артиллерийским дивизионом получил приказ оборонять переправы через Нарев на отрезке Страбле (железнодорожный мост на дороге Белосток - Бельск) - Плоски (дорога Белосток - Бельск). Дивизия была, таким образом, разделена на две части» . На схеме, которую Потатурчев нарисовал в плену, на рубеже Нарева находится даже не один дивизион, а весь артполк дивизии. Также командир 4-й танковой дивизии сообщил допрашивавшим его немцам, что он лично был против дробления дивизии.
Фактический состав группы Болдина, ввиду отсутствия документов советской стороны, установить затруднительно. Однако, по данным немецкой разведки, он был следующим:
29-я моторизованная дивизия;
7-я танковая дивизия без мотострелкового полка;
6-я кавалерийская дивизия;
36-я кавалерийская дивизия;
Возможно, 8-й танковый полк 4-й танковой дивизии. Таким образом, в руках Болдина было сосредоточено для контрудара 3–4 танковых полков 6-го мехкорпуса и танковые части 6-го кавкорпуса. Количество пехоты было, напротив, весьма незначительным - два мотострелковых полка (29-й моторизованной дивизии) и кавалерийские полки 6-го кавкорпуса. Артиллерии также было мало. По немецким оценкам, в бою участвовало в лучшем случае 3 тяжелых и 2 легких артполка по два дивизиона в каждом.
Выдвижение частей группы Болдина не осталось незамеченным. Командование VIII корпуса 24 июня уже собиралось отправить свои дивизии дальше на восток, в преследование с открытыми флангами. Однако воздушная разведка донесла о подходе сильных танковых сил из Индуры в направлении Гродно и о накоплении танков в районе Индуры. Это заставило на время отложить наступательные планы и оставить один полк 8-й пехотной дивизии под Гродно. Он был дополнительно усилен дивизионом 150-мм гаубиц. Серьезным подспорьем для немецкой пехоты стал дивизион 88-мм зениток, установленный южнее Гродно.
Тем временем советская сторона также готовилась к грядущим боям. Болдин предусмотрительно выдвинул вперед 29-ю моторизованную дивизию для удержания исходных позиций для контрудара. Это вообще было типовое решение для командиров мехсоединений 1941 г. 11-й мехкорпус отходил под нажимом противника, и эта мера оказалась совсем не лишней. Если бы ситуация вышла из-под контроля, немцы могли успеть занять узел дорог Сокулку и серьезно ухудшить и без того не блестящую обстановку перед контрударом.
В назначенный район части 29-й дивизии Бикжанова вышли на широком фронте. Это привело к столкновению сразу с обоими соединениями XX корпуса. Один советский отряд в утренние часы 24 июня вышел к деревне Сидра в 17 км к северу от Сокулки. Там он был встречен полком 162-й пехотной дивизии. После короткого боя уже в 11.00 (по германскому времени) отряд дивизии Бикжанова был отброшен назад. Потеряв 7 танков, он, однако, смог закрепиться в 3 км южнее Сидры. Более драматично развивались события в полосе действий второго отряда 29-й мотодивизии. Именно он ранним утром 24 июня столкнулся в районе Кузницы с наступающей боевой группой 256-й пехотной дивизии. Несмотря на неоднократные контратаки, полностью остановить продвижение немецкой пехоты передовому отряду не удалось. К вечеру 24 июня фронт здесь откатился примерно на 5 км назад. По данным немецкой разведки, в этих боях участвовал 47-й танковый полк 29-й мотодивизии. У него на вооружении состояли только танки БТ, и серьезный удар он нанести не мог. Тем не менее высланным Болдиным частям удалось снизить темп немецкого наступления.
Прибытие свежих сил позволило днем 24 июня почувствовать себя увереннее 11-му мехкорпусу Мостовенко. Он участвовал в атаках на Кузницу, в районе которой постепенно сгрудились главные силы 256-й пехотной дивизии. До вечера 24 июня 11-й мехкорпус провел больше десятка танковых атак. Они были нацелены в основном на Кузницу, но частью сил корпус Мостовенко атаковал плацдарм немецкой 8-й пехотной дивизии южнее Гродно. Как пишет немецкий исследователь белостокского «котла» Хейдорн: «Германские «Штуки» и управляемый самолетами-корректировщиками артиллерийский огонь, равно как и обстрел прямой наводкой, сорвали все эти атаки» . Ввиду угрозы обхода со стороны Гродно и подвергаясь нажиму с фронта, Мостовенко был вынужден отдать приказ отойти с занимаемых позиций.
К тому моменту в 29-й танковой дивизии осталось, по отчету Мостовенко, около 60 танков, включая 10 Т-34. Ударные возможности корпуса в тяжелых боях 22–24 июня существенно снизились. О его участии в контрударе совместно с группой Болдина уже не было и речи.
Тем не менее немцы достаточно высоко оценили действия корпуса Мостовенко и передовых отрядов группы Болдина. Уже в промежуточном донесении группы армий «Центр» за 24 июня (поданном в 19.45) звучали такие слова:
«Сильный вражеский контрудар с применением танков против Кузница и Гродно с юга и юго-востока. Здесь идут тяжелые бои (по атакующим вражеским танкам действовали пикирующие бомбардировщики; отдан приказ о переброске сюда 129-го противотанкового дивизиона, одной зенитной батареи VIII АК, а также 129-й пехотной дивизии в полосу XX АК)» .
В итоговом донесении группы армий за день говорилось о том, что «XX АК и 8 пд VIII АК временно перешли к обороне».
Когда уже вовсю гремели бои с советскими танками, разведка стала докладывать о приближении все новых и новых танковых подразделений. В докладе разведывательного отдела XX корпуса говорилось:
«Около 12.00 наш разведчик докладывает о большой концентрации танков противника (более 200 танков) в районе Одельск - Индура - Новосиль».
В журнале боевых действий 256-й пехотной дивизии было сказано о множестве таких донесений:
«Разведывательная авиация докладывает в течение дня о крупных скоплениях противника, в первую очередь танков, в районе Индуры, Дубовы-Старой, Одельска, а также о колоннах танков и моторизованной артиллерии на шоссе Белосток - Соколка - Кузница».
Можно себе только представить, как потускнел Маттерн, когда узнал о приближении к позициям его корпуса сотен советских танков. Однако у него в первой линии было два полнокровных соединения, 162-я и 256-я пехотные дивизии. Хотелось бы подчеркнуть: на пути Болдина был не фланговый заслон, а перешедшая к обороне ударная группировка немцев.
Вскоре подходившие с юга танки вступили в бой. Собственно, наступление группы Болдина началось именно вечером 24 июня. По немецким данным, первый удар последовал только в 19.00 берлинского времени. Не совсем ясно, почему наступление началось так поздно. Возможно, Болдин хотел минимизировать эффект от воздействия немецкой авиации. Не исключено, что части просто задержались на марше, а командование настаивало на немедленном переходе в наступление. В пользу этой версии говорят донесения немецкой авиаразведки, сообщавшей о подходе механизированных колонн днем 24 июня. Если бы они прибыли загодя и лишь ждали своего часа, их бы вряд ли успели заметить.
В своих мемуарах Болдин весьма туманно излагает события, путаясь в их датировке. Это, кстати, касается не только контрудара под Гродно, все его мемуары такие же размытые. Однако Болдин упоминает, что на командный пункт его группы приезжал маршал Кулик. Известно, что Кулик 24 июня был в 3-й армии. Возможно, он вечером того же дня прибыл к Болдину и под его нажимом танковые части перешли в наступление. До наступления темноты оставалось буквально несколько часов.
Первая атака, начавшаяся, по немецким данным, в 19.00 24 июня, была нацелена на деревню Сидру, занимавшуюся главными силами 162-й пехотной дивизии. Как пишет немецкий исследователь Хейдорн, «это весьма энергично начатое наступление привело к панике в Сидре». Командир XX корпуса генерал Матерна был вынужден принять решение оставить позиции и отступить на несколько километров на север. Командир 7-й танковой дивизии Борзилов оценивал потери своего соединения в этом первом полноценном бою в 18 танков «сгоревшими и завязшими в болотах».
Уже в темноте, в 1.00 ночи, последовало наступление на узел дорог Даброву. Судя по всему, этот удар был нанесен частями 36-й кавдивизии. Удар пришелся по слабому звену немецкого фронта. Даброва была расположена на стыке между 129-й и 162-й пехотными дивизиями. Она была занята всего одной ротой. Положение быстро приобрело настолько угрожающий для немцев оборот, что командование было вынуждено усиливать оборону отправкой в Даброву пехотных и артиллерийских подразделений. Лишь рано утром 25 июня немцам удалось вновь прочно закрепиться в этом узле дорог.
В утреннем донесении группы армий «Центр» (поданном в 7.10 25 июня) уже назывались конкретные советские соединения, участвовавшие в контрударе. Были выявлены обе танковые дивизии мехкорпуса Хацкилевича. Интересен также источник информации: «По показаниям пленного тяжелораненого майора, 7-я тд вместе с 4-й тд (обе из Белостока) относятся к 6-му танковому корпусу». Фамилию этого майора установить не удалось, но к вечеру того же дня он также сообщил о третьей участвующей в боях дивизии 6-го мехкорпуса - 29-й моторизованной. Причем пленный дал довольно точные сведения о ее структуре, сообщив немцам номера танкового и мотострелковых полков дивизии Бикжанова. Также в утреннем донесении было указано, что в ходе боев южнее Гродно части XX корпуса подбили 67 советских танков. Скорее всего, речь идет о результатах предыдущего дня, т. е. 24 июня.
Рано утром 25 июня наступление группы Болдина было возобновлено. Атаки последовали при артиллерийской поддержке с направлением главного удара между Сидрой и Маковланами (3 км на юго-юго-запад от Сидры), в тыл частям в Кузнице. Ожесточенные бои в этом районе длились всю первую половину дня, но даже тактического успеха добиться не удалось. Лучшим достижением стал глубокий танковый прорыв у селения Поганицы в 5 км южнее Сидры около 10.00 25 июня.
Одновременно атаке подверглись позиции соседней 256-й пехотной дивизии под Кузницей. В истории полка этого соединения записано: «Как и предполагалось, все загнанные в котел Белостока русские силы попытались прорваться в северо-восточном и восточном направлениях. Для этого особо удобной представлялась дорога через Соколку, Кузницу, Гродно. На этой дороге в течение 24 и 25 июня пришлось отбить тяжелые атаки вражеских танков (обер-лейтенант Пеликан один со своей батареей САУ «Штурмгешюц» вывел из строя 36 танков)» . Интересно, что немцы интерпретировали советский контрудар как попытку прорыва из окружения.
Неизвестно, хотел ли Болдин избежать ударов с воздуха вечерней атакой, но она по крайней мере прошла без систематического воздействия Люфтваффе. Утром и днем 25 июня это было с лихвой компенсировано шквалом авиаударов. На наступающие советские части обрушились «Штуки» VIII авиакорпуса. В конечном итоге атаки были прекращены около 12.00. Части группы Болдина отступили в юго-западном направлении. Наблюдавший за контрударом со стороны командир 11-го мехкорпуса Мостовенко позднее писал в своем отчете по итогам боев: «Наступление 6 мк успеха не имело. 4 тд продвинулась до Кужница и стала отходить» .
Может возникнуть вопрос: почему же КВ и Т-34 не опрокинули немецкую пехоту? Во-первых, ее было много, и это был не слабый фланговый заслон, а ударная группировка с сильной артиллерией. Во-вторых, советская атака проводилась при слабой поддержке мотострелков, и немецкие противотанкисты могли стрелять по танкам в упор. Также неуязвимость новых советских танков несколько преувеличивается. Командир 4-й танковой дивизии Потатурчев на допросе в плену говорил: «Легкие немецкие противотанковые орудия были неэффективны против тяжелых русских танков (50–68 тонн), с другими танками, в том числе Т-34, они боролись успешно» . Это слова человека, который лично участвовал в описываемых событиях. Командир 7-й танковой дивизии Борзилов позднее в одном из своих отчетов о боях в Белоруссии писал: «Лично преодолевал четыре противотанковых района машинами «КВ» и «Т-34». В одной машине была выбита крышка люка механика-водителя, а в другой - яблоко «ТПД» .» . Немецкая авиация только довершила то, чего уже добилась пехота.
Ситуация, надо сказать, была достаточно типичной. Точно так же германский V авиакорпус под Берестечко на Юго-Западном фронте заставил отступить 12-ю танковую дивизию 8-го мехкорпуса. При этом на Украине у немцев не было наиболее эффективных против наземных целей пикирующих бомбардировщиков. Под Гродно они были. Конечно, даже Ю-87 не могли достаточно результативно поражать танки. Но они могли поражать пехоту и артиллерию. Без них продвижение вперед одними танками было невозможно. Этот сценарий не раз повторялся в ходе войны: под Сталинградом в сентябре 1942 г., под Курском в июле 1943 г. (в наступательной фазе операции). Отражение удара под Гродно было лишь первым примером подобных действий.
Самым обидным во всей истории с контрударом 3-й армии и группы Болдина под Гродно является то, что в построении немецких войск было приличных размеров «окно». В отчете VIII корпуса по итогам боев было сказано: «Особенную заботу создавал для корпусного командования разрыв, зияющий у Лососны между 256-й дивизией и правым крылом 84-го пехотного полка, тем более потому, что там, на аэродроме Каролин, еще утром располагалась корпусная эскадрилья ближней разведки. Если бы русские предприняли в северо-западном направлении атаку, то здесь они не натолкнулись бы ни на какое сопротивление» .
Этот просвет можно было обнаружить при тщательной разведке противника. Его использование выводило любое из атакующих советских танковых соединений, даже сравнительно слабые дивизии 11-го мехкорпуса, прямо в тыл XX армейскому корпусу. Более того, он выводил прямо к штабу корпуса в Новом Дворе. Несомненно, что такой удар, дополненный атаками с фронта, заставил бы немцев дрогнуть и отступить. Под Дубно на Юго-Западном фронте, пусть и случайно, советской 34-й танковой дивизии 8-го мехкорпуса удалось вклиниться в промежуток между наступающими немецкими боевыми группами. Под Гродно этого, к сожалению, не произошло.
11-й мехкорпус в контрударе 25 июня уже фактически не участвовал. 33-ю танковую дивизию генерал-лейтенант Болдин подчинил себе. Две другие дивизии корпуса Мостовенко решали сугубо оборонительные задачи. В частности, им пришлось отражать попытку немцев форсировать Неман с востока на запад, угрожая флангу советской ударной группировки под Гродно. Мостовенко подтверждает данные об интенсивных авиаударах немцев днем 25 июня. Он позднее написал об этом в своем отчете: «Особенно усиленная бомбардировка производилась в этот день авиацией, и уцелевшие от предыдущих дней тылы были уничтожены. Ни одна машина не могла показаться на открытом месте, не будучи уничтожена. Расположение частей также подвергалось беспрерывным бомбардировкам и обстрелу авиации» .
Помимо атак с воздуха причиной вывода частей группы Болдина из боя было то, что они уже в течение длительного времени, с вечера 24 июня, вели наступательные действия. Причем в бой они пошли с марша. Нужно было время на заправку и техническое обслуживание машин. Командир 7-й танковой дивизии Борзилов писал в своем отчете: «В частях дивизии ГСМ было на исходе, заправку производить не представлялось никакой возможности из-за отсутствия тары и головных складов, правда удалось заполучить одну заправку сгоревших складов Кузница и м. Кринки (вообще ГСМ добывали кто как сумел)» .
Тем не менее мехкорпус Хацкилевича мог бы продолжить атаки спустя несколько часов. Однако уже в 15.40 25 июня 1941 г. из штаба Западного фронта последовал приказ о выводе 6-го мехкорпуса из боя и сосредоточение в районе Слонима. Связано это было с успехами танковой группы Гудериана. История появления этого приказа будет рассказана немного позднее. По докладу Борзилова, до частей 6-го мехкорпуса приказ дошел «к исходу дня» 25 июня.
Так или иначе, контрудар группы Болдина можно считать завершившимся в полдень 25 июня. Каковы же были его итоги? Немецкий исследователь белостокского «котла» Хейдорн писал:
«Без сомнения, советские атаки 24 и 25 июня южнее и юго-восточнее Гродно завершились тяжелым тактическим поражением. Несмотря на использование большого числа танков, русским не удалось разгромить расположенные на не слишком удачных позициях части германского XX АК.
Напротив, были понесены тяжелые потери в танках. По данным XX АК, число уничтоженных советских танков было следующим:
256-я пд - 87;
162-я пд - 56;
2-я рота 4-го полка зенитной артиллерии - 21;
VIII авиакорпус - 43;
Конечно, две сотни танков из тысячи не были смертельным ударом для 6-го мехкорпуса. Даже если прибавить к ним 63 «разбитых и разогнанных авиацией противника» машин из 7-й танковой дивизии. Также неизвестное число машин вышло из строя на маршах и было задействовано на обороне фронта по Нареву. Однако мехкорпус Хацкилевича к 26 июня еще сохранял боеспособность и, как мы увидим далее, еще смог себя проявить.
Вместе с тем оценивать контрудар группы Болдина однозначно отрицательно, безусловно, было бы ошибкой. Тот же Хейдорн пишет: «На оперативном уровне, однако, советские атаки принесли успех. Германский XX АК оказался настолько серьезно скованным, что лишь 27 июня оказался в состоянии вновь перейти к наступлению. Таким образом, он потерял 3,5 дня» . С этим тезисом не поспоришь: поставленные командованием XX корпусу задачи к моменту отхода группы Болдина от Гродно выполнены не были. Фактически контрудар 6-го мехкорпуса предотвратил быстрое смыкание кольца окружения советских войск в районе Волковыска силами немецкой пехоты. В условиях количественного превосходства двух немецких полевых армий над противостоявшими им 3-й и 10-й армиями это само по себе было достижением. Напомню, что контрудар пришелся не по фланговому заслону немцев, а по имеющему наступательные задачи XX армейскому корпусу.
Отход частей 6-го мехкорпуса от Кузницы и Сидры начался уже в ночь с 25 на 26 июня. Борзилов в своем отчете с досадой пишет, что, «по предварительным данным, 4 ТД 6 корпуса в ночь [с] 25 на 26.6 отошла за р. Свислочь, благодаря чему был открыт фланг 36 кав. дивизии» . По словам Борзилова, отход проходил недостаточно организованно. 128-й мотострелковый полк 29-й мотодивизии и 36-я кавдивизия отходили беспорядочно, в панике. Порядок удалось восстановить уже ближе к Волковыску.
В итоговом донесении группы армий «Центр» за 26 июня указывалось: «Сильные атаки противника против XX и VIII армейских корпусов прекратились, отмечены лишь атаки местного значения и бои с разрозненными вражескими частями» .
В связи с контрударом группы Болдина необходимо также упомянуть о боях на Нареве, в которых принимали участие подразделения 4-й и 7-й танковых дивизий 6-го мехкорпуса. Ввиду упреждения в развертывании, войска Западного фронта уступали количественно противнику не только на направлениях главных ударов немцев, но и в центре намеченных германским командованием «канн». Вследствие этого им пришлось задействовать для сдерживания натиска немецкой пехоты на фронте 10-й армии части 6-го мехкорпуса. Опорой обороны в этом районе стал рубеж реки Нарев.
По данным немецкой разведки, на Нареве и у устья Орланки действовали следующие советские части и соединения:
86-я стрелковая дивизия;
Крупные части 113-й стрелковой дивизии;
25-я танковая дивизия 13-го мехкорпуса;
Крупные части 4-й танковой дивизии 6-го мехкорпуса;
Корпусная и армейская артиллерия.
Долго ждать атак противника на рубеже Нарева не пришлось. С юго-запада к нему подошел VII армейский корпус, двигавшийся в направлении на Гродек - Белосток. Согласно приказу штаба корпуса от 20.30 23 июня его задачами на 24 июня было:
«2) VII ак продвигается 24 июня к Нареву, пытается быстрым ударом захватить мосты через Нарев и готовится к переправе через реку;
3) 268, 7 и 23-я дивизии начинают движение к Нареву в прежнем порядке в 04.00 24 июня. Передовые соединения следует заранее выслать вперед».
24 июня плацдармы на другом берегу Орланки и Нарева были успешно захвачены. Уже вечером по плацдармам 23-й дивизии были нанесены контрудары, однако все их удалось отразить. На следующий день было запланировано наступление с захваченных плацдармов.
Однако действиями занявших оборону фронтом на запад советских частей эти планы были вскоре нарушены. Сопровождавшиеся мощным артиллерийским огнем атаки пехоты и танков обрушились на плацдармы 7-й (особенно в первой половине дня) и 23-й (здесь главным образом во второй половине дня) пехотных дивизий. Немцы смогли сохранить и даже несколько расширить плацдармы, но ни 7-й, ни 23-й дивизиям не приходилось думать о продолжении наступления. Тем самым была сохранена дорога Белосток - Сокулка для маневрирования группы Болдина. Вскоре группе она понадобилась для отвода в район Волковыска.
В журнале боевых действий VII корпуса прямо указывается «авторство» относительно результативных контратак на плацдармы: «Несмотря на неоднократные контратаки 4-й и 7-й тд, к 18.00 достигнута линия Павлы - Рыболы - Ходоры перед Ухово».
Происходило это, напомню, в то же время, что и контрудар под Гродно. Вместе с ним оно и завершилось. В ночь на 26 июня отступление началось по всему течению Нарева. Начинался новый этап сражения за Белоруссию.
БОЛДИН Иван Васильевич (15.8.1892 г., дер. Высокая ныне Инсарского района Республика Мордовия- 28.3.1965 г., г. Киев). Русский. Генерал-полковник (1944 г.).
Служил в русской армии с июля 1914 г. по ноябрь 1917 г., старший унтер-офицер. В годы Первой мировой войны служил в 23-м Кавказском стрелковом полку, рядовой, командир взвода, член полкового и дивизионного комитета.
В Красной Армии с октября 1919 г. Окончил учебную команду 23-го Кавказского стрелкового полка, Высшую тактико-стрелковую школу комсостава РККА им. III Коминтерна (1922 г. и 1923 г.), КУВНАС при Военной академии им. М. В. Фрунзе (1926 г. и 1930 г.), эту же Академию (1936 г.).
В годы Гражданской войны с января 1918 г. по октябрь 1919 г. работал в исполкоме Инсарского уезда Пензенской губ, затем в губисполкоме в г. Пенза. С октября 1919 г., после призыва в РККА, командиром роты 3-го стрелкового полка воевал против белофиннов (ноябрь 1919 г.- февраль 1920 г.), командиром роты и батальона 492-го стрелкового полка 64-й особой бригады, командиром 52-го стрелкового полка в составе 6-й стрелковой дивизии участвовал в боях на Западном фронте против бело-латышей и белополяков (апрель- октябрь 1920 г.).
В межвоенный период с августа 1923 г. командовал частями Особого назначения в Курской губ., с ноября служил в 84-й стрелковой дивизии в г. Тула, командир и военком 252-го и 250-го стрелковых полков, и.д. помощника командира дивизии. С сентября 1924 г. командир и военком Московского отдельного стрелкового полка. С сентября 1925 г. на учебе на КУВНАС при Военной академии им. М. В. Фрунзе, по окончании с июля 1926 г. командир и военком 1-го Московского отдельного стрелкового полка. С января 1927 г. помощник командира, затем командир 19-й стрелковой дивизии, с июня 1929 г. командир 10-го стрелкового корпуса. С мая по август 1930 г. в Военно-политической Академии, руководитель группы по тактике. С августа 1930 г. начальник и комиссар Объединенной школы комсостава военизированной охраны ВСНХ СССР. С апреля 1931 г. командир и военком 53-й стрелковой дивизии в ПриВО. С декабря 1934 г. на учебе в Военной академии им. М. В. Фрунзе. По окончании с декабря 1936 г. был инспектором Управления боевой подготовки РККА, с апреля 1937 г.- командир и комиссар 18-й стрелковой дивизии в ЛВО. В 1938 г. И. В. Болдин назначен командующим войсками КалининВО, а с сентября 1939 г. — командующий конно-механизированной группой, участвовал в походе Красной Армии в Западную Белоруссию. С октября 1939 г. командующий войсками ОдВО. С июля 1940 г. заместитель, а с января 1941 г.- 1-й заместитель командующего войсками ЗапОВО.
С началом Великой Отечественной войны И. В. Болдин, командуя оперативной группой войск, отрезанной от главных сил Западного фронта, успешно вывел ее из окружения. В октябре- ноябре 1941 г. командующий 19-й армией, а с ноября 1941 г. по февраль 1945 г.- 50-й армией. В составе войск Западного фронта 50-я армия под командованием И. В. Болдина приняла участие в Московской битве (1941-1942 гг.). Во взаимодействии с усиленным 1-м гвардейским кавалерийским корпусом соединения армии в конце ноября- начале декабря 1941 г. отбили все атаки противника севернее г. Тула. В ходе Тульской наступательной операции войска армии совместно с другими армиями левого крыла Западного фронта нанесли поражение 2-й танковой армии противника, ликвидировав угрозу обхода Москвы с юга. Командующий войсками Западного фронта Г. К. Жуков в характеристике от 28.01.1942 г. указывает, что «И. В. Болдин лично дисциплинированный, испытанный, храбрый, энергичный и требовательный командир. Войсками армии руководил уверенно, в тяжелой обстановке не терялся». В дальнейшем войска армии участвовали в Калужской и Ржевско-Вяземской операциях. И. В. Болдин проявил высокие организаторские способности при подготовке и штурме крупных населенных пунктов, прорыве обороны противника.
В марте 1943 г. в ходе Ржевско-Вяземской наступательной операции в тяжелых условиях весенней распутицы войска армии совместно с армиями Западного и Калининского фронтов участвовали в ликвидации Ржевско-Вяземского выступа. В конце апреля 1943 г. управление армии было передислоцировано в район юго-западнее г. Козельск, где приняло войска 16-й армии, которые в июле- октябре участвовали в Орловской, Смоленской и Брянской наступательных операциях. 10 октября 1943 г. армия включена в состав Центрального (с 20 октября- Белорусского) фронта и участвовала в Гомельско-Речицкой наступательной операции, выйдя совместно с 3-й армией к р. Днепр в районе населенного пункта Новый Быхов (20 км южнее г. Быхов). В июне- августе 1944 г. войска армии под командованием генерал-полковника И. В. Болдина (с 15.7.1944 г.) в составе 2-го Белорусского фронта участвовали в Белорусской стратегической наступательной операции. В ходе операции соединения армии успешно форсировали р. Днепр, принимали участие в ликвидации окруженной минской группировки противника, в форсировании рек Свислочь и Неман и освобождении г. Гродно.
В Млавско-Эльбингской наступательной операции (январь 1945 г.) войска армии успешно преследовали отходящего противника и преодолели район Мазурских озер. С февраля по апрель 1945 г. И. В. Болдин в распоряжении ГУК НКО, а с апреля заместитель командующего войсками 3-го Украинского фронта.
После войны И. В. Болдин командующий 8-й гвардейской армией (1946- 1951 гг.), войсками СибВО (1951-1953 гг.), был 1-м заместителем командующего войсками КВО (1953- 1958 гг.). С мая 1958 г. военный консультант Группы генеральных инспекторов МО СССР. Почетный гражданин гг. Калуга и Жиздра.
Награжден 2 орденами Ленина, 3 орденами Красного Знамени, орденами Суворова 1 ст., Кутузова 1 ст., 2 орденами Красной Звезды, медалями, а также иностранными орденами и медалями.
Болдин Иван Васильевич , советский военачальник, генерал-полковник (1944). Чл. КПСС с 1918 года. В Сов. Армии с 1919 года. Окончил курсы «Выстрел» (1923), Курсы усовершенствования высшего начсостава при Военной академии им. М. В. Фрунзе (1926 и 1930), Военную академию им. М. В. Фрунзе (1936).
Призван на военную службу в русскую армию в 1914 году. Участник 1-й мировой войны. В 1917 году избирался членом полкового и дивизионного комитетов. В 1918-1919 годах председатель Писарского уисполкома, член Пензенского губисполкома. В Советскую Армию вступил добровольно. Принимал активное участие в Гражданской войне на Западном фронте, командуя ротой, батальоном, полком. После войны командир-военком полка, дивизии, командир стрелкового корпуса. С 1938 - команд, войсками Калинин. ВО. В 1939 командовал конно-механизированной группой при освобождении Западной Белоруссии. В октябре 1939 года был назначен командующим войсками Одесского, а в июле 1940 года - заместителем командующего войсками Западного Особого ВО. В первые месяцы Великой Отечеств, войны проявил большие организаторские способности, мужество: командуя группой войск, отрезанной от осн. сил Зап. фронта, успешно вывел её из окружения. С ноября 1941 года Б. команд. 50-й армией, которая героически обороняла Тулу, участвовала в контрнаступлении под Москвой, в Курской битве, в освобождении Белоруссии и в Вост.-Прусской наступат. операции. В аир. 1945 Б. был назначен зам. команд, войсками 3-го Укр. фронта. После войны командовал армией, войсками СибВО, был первым зам. команд, войсками КВО. С мая 1958 по март 1965 - воен. консультант Группы ген. инспекторов МО СССР. Избирался кандидатом в чл. ВЦИК (1925). Награждён 2 орденами Ленина, 3 орденами Красного Знамени, орденами Суворова 1-й степени, Кутузова 1-й степени, 2 орденами Красной Звезды, медалями, орденом МНР.
Использованы материалы Советской военной энциклопедии